Серия «Гиперборейская чума» [3 книги]

Наконец, кончилось и это.

Главное, дальше было некуда бежать: все мы, правые и виноватые, сгрудились на тупом, как сундук, обрубке ледяного мыса. Серые волны накатывались и ударяли в него своими свинцовыми головами, и то ли от этого, то ли от бушующего позади катаклизма лед вздрагивал и томительно стонал. "Грант" качался в полумиле от нас — далекий, как Марс. К нему подплывали несколько шлюпок и плотов: часть десанта — та, что осаждала главный вход — успела погрузиться.

Я подошел к барону. Он был красный, как вареный рак. Шкура, опаленная местами дочерна, свисала с него лоскутами. Тем не менее барон твердо стоял на широко расставленных ногах, как старый боцман в зыбь. Кто-то сердобольно накинул по него поверх сгоревшей формы огромную шинель рядового. Рядом хлопотал санитар. Вокруг бродили солдаты — большинство без оружия, но кое-кто автоматов не бросил. Уцелевшие моряки и морпехи поглядывали на них настороженно.

— Безнадежен, бригадефюрер, — сказал мне с тоской санитар. — Ожоговый шок.

Боюсь, что он ничего не понимает…

— Все я понимаю, — зло и сипло сказал Зеботтендорф. — Что вы сделали с "горячей Гретхен", Николас?

Похоже, что удивить его своим появлением здесь не смог бы и сам царь Ашока.

— Гретхен у меня не было ни одной, — сказал я. — Тут я чист.

— Я имею в виду термические бомбы. Как вам удалось разбудить их?

— Не знаю, — сказал я. — Похоже, мы не добили кого-то из обслуги.

Он посмотрел на меня, понял, что я не вру, и заплакал.

— Предусмотрели все, — сказал он. — Все, кроме этого…

— Не расстраивайтесь так, барон, — сказал я. — Сами виноваты. Дался вам тогда этот тетраграмматон…

— Дался! — гордо смахнув слезы, сказал барон. — Все-таки дался. Арийский гений возобладал.

— Гений, — я поежился, вспомнив кошмарную железную леди. — Кто у вас делал эти фигуры?

— А вы что, видели?

— Видел.

— И как, понравилось?

— Именно так я и представлял себе валькирий.

— Мой эскиз! — с гордостью сказал Зеботтендорф. — Вот, не желаете ли — сувенир: — он похлопал себя по карману — вернее, по тому месту, где должен быть нагрудный карман. — Пропал: ах, Олаф, Олаф! Такой славный викинг!..

— Был и карманный экземпляр?

— Да, очень милая игрушка…

— Слушайте, барон. Велели бы вы своим людям сдаться. Война действительно окончена, стоит ли усугублять страдания?

— Война не кончается никогда, вы это знаете не хуже меня: Солдаты и офицеры! — внезапно закричал он, и я приготовился стрелять, если он выкинет что-то не то. — Приказываю вам не оказывать сопротивления неприятелю. Мы не потерпели поражения! Мы всего лишь отложили время нашего возмездия! Я благодарю вас за службу! Родина не забудет вас, герои последнего шага! Луна и рассвет!

Он обернулся ко мне. Рот его исказила судорожная улыбка.

— Вам уже приходилось умирать, Николас? — спросил он.

— Да, конечно.

— Мне тоже. После десятого раза становится скучно. Величайшее приключение превращается в процедуру вроде вырывания гланд…

Нас ощутимо тряхнуло. Настолько ощутимо, что барон упал.

Жар, исходящий от новорожденного вулкана, иссушал лица. Лед оплывал тонкой водяной слизью.

— Что это за бомбы такие? — спросил я. Приходилось почти кричать.

— Не дождетесь! — барон поднял обугленый указательный палец и энергично помахал им перед моим носом. — Это вам не атомные пфукалки, которые годятся разве что для производства моментальных фотографий! Это солидные немецкие бомбы, каждая из которых способна за три часа сжечь дотла Москву или Нью-Йорк!

— Ник, — подошел и встал рядом Флеминг. — Вы знаете этого человека?

— Имел удовольствие быть представленным, — сказал я. — Рекомендую: барон Рудольф фон Зеботтендорф — Ян Флеминг.

— Флеминг? — спросил барон. — Какой Флеминг? Который пенициллин?

— Нет, — сказал Флеминг и стиснул зубы. — Который свинцовые пломбы: Ник, вы знаете, что этот человек руководил лабораторией в замке Ружмон?

— Увы, знаю, — сказал я.

— И после этого вы спокойно беседуете с ним?

— В свое время я беседовал с дьяволом, — сказал я. — Разумеется, тогда я был много моложе и наверняка глупее. А вам не приходилось беседовать с дьяволом, Ян?

— В нашей службе эту тематику не разрабатывали, — сказал Ян.

— Еще бы, — хмыкнул Зеботтендорф. — Англичане — известные материалисты.

— Ну, не скажите, барон: — я наклонился и почесал занывший после сегодняшних приключений шрам, заработанный в доме доктора Ди.

И тут раздался вопль.

Кричал Филя на партизанском наречии…

— Командир, этот пидор соленый своих мудозвонов заколдовал, как ты тогда! У них глаза снулые, что у пьяных налимов!

С предупреждением Филя запоздал, как доктор Зорге. Под его многоэтажный мат трое эсэсовцев подошли к краю обрыва и шагнули в пустоту…

Я развернулся и дал барону по морде. Под кулаком что-то хрустнуло. Но это уже ничего не могло изменить.