Серия «Гиперборейская чума» [3 книги]

— Кстати о России, — воскликнул Атсон. — Еще во времена своей молодости я здесь же, в Париже, слышал легенду о русском коктейле, который так и назывался "молодость"… Говорят, что никто не мог устоять на катушках после одного-единственного стакана.

— Коктейль "молодость"? — повторил я задумчиво и внимательно вслушался в звучание. — "Йорз"… А, так вы имеете в виду ерша? Есть такой коктейль. Секрет его мне известен.

— Поделитесь?

— Секрет за секрет. Кто хлопнул Кеннеди?

— Тоже мне — секрет, — фыркнул Атсон. — Вся деловая Америка знает. Ник, а почему это вас интересует? Он вам тоже был должен?

— Не он лично. Должок перешел по наследству от Рузвельта.

— А-а, вот вы о чем… Теперь концов не найдешь. И… э-э… О таких вещах не принято говорить, Ник, но уже, наверное, все равно. Мы взрослые люди. Сколько вы ему дали?

— Двадцать миллиардов золотом.

Атсон откинулся на спинку стула и громко свистнул. Подскочил гарсон.

— "Баккарди", — коротко распорядился Атсон. Гарсон упал духом.

— Тогда водки, — сказал я. — Смирновской со льда. Пива темного, густого, лучше чешского. Нет чешского — тащите немецкое. В крайнем случае — "гиннес", опять же черный.

— И две дюжины калифорнийских устриц, — добавил Атсон.

— Калифорнийские недавно кончились, — нашелся гарсон. — Могу предложить португальские — они ничем не хуже.

— Из Паломареса, — сказал я. — Разговаривают с едоком на трех языках.

— Можно послать за остендскими…

— Пойдемте отсюда, Ник, — заплакал Атсон. — Здесь я опять в гостях. Подумать только — в Калифорнии любой бродяга…

— А на Волге топят печи сушеными осетрами, — добавил я.

Видя наши поползновения встать, хозяин заведения подбежал собственнолично с извинениями и заверениями, что все требуемое доставят немедленно и сразу, а гарсон за грубость будет в присутствии заказчика кастрирован, расчленен, отлучен от церкви и уволен без выходного пособия.

Кончилось все тем, что в дальнейший путь мы тронулись втроем с уволенным и отлученным гарсоном, заявившим во всеуслышание, что во всем Великом городе он не знает более постыдной, вонючей, паскудной, отталкивающей, претенциозной, разорительной, низкопробной, позорящей честь Франции, коллаборационистской, петеновской, буржуазно-империалистической дыры, чем кафе "На любителя", куда ни один уважающий себя Фицджеральд сроду не заходил, и даже неприхотливый Хемингуэй заглянул один раз, постоял в дверях, плюнул и ушел.

Звали гарсона Габриэль, и к своим годам он успел послужить в Иностранном легионе, поучаствовать в салановском мятеже и поучиться в Сорбонне — впрочем, не дольше моего. В свободное от вытирания стойки время он сочинял стихи под Леконта де Лиля и даже издал за свой счет сборник под названием "Путь Кортеса". Я стал чувствовать, что Земля мне тесновата.

Освежаясь по дороге в малозначительных, на три-четыре посетителя, забегаловках, мы просквозили узкую улицу Муфтар, прошли мимо старинной церкви Сент-Этьен-дю-Мон и лицея Анри Четвертого, веселого короля, вновь пересекли бульвар Сен-Жермен…

По дороге Габриэль рассказывал нам о майских событиях и проблемах "нового романа". Странным образом это сплеталось воедино.

— Вот здесь у нас стояла баррикада, — объяснял Габриэль, размахивая длинными руками. — Здесь была баррикада и в сорок четвертом, и при Коммуне, и при Реставрации, и при Второй республике, и при Первой республике, и при Фронде, а уж про Варфоломеевскую ночь и говорить нечего. И всякая заварушка в Париже сводится к тому, чтобы стащить в это место фонарные столбы, бочки, бетонные балки и старую мебель с чердаков, где она накапливается как раз для такого случая. Вы не знаете, почему революция всегда уходит в песок?

— Не только в песок, — сказал я.

— Значит, вы согласны с Сартром? — обрадовался он.

— Я, страшно сказать, даже Бердяева читал, — ответил я.

— Так давайте и зайдем прямо к Сартру! — воскликнул Габриэль. — К нему можно запросто…

— Нет уж, — сказал Атсон. — Я простой американский империалист. Но я уже знаком с мистером Сартром. Хотите, расскажу?

— Конечно, хотим! — хором воскликнули мы.

— Было это незадолго до того, как Джонни неудачно съездил в Даллас, — начал Атсон. — Девицы мои ходили в застиранных джинсах с фабричными дырами на жопах и все хотели приобщить своего папочку к современности. Вот они и затащили меня в какой-то шикарный театр на Бродвее. Комедия называлась "Мухи", и это мне сразу не понравилось. В зале воняло как на плохой скотобойне, а я уже от этого отвык. Мух действительно было много — должно быть, черномазые ловили их всем Гарлемом и сдавали продюссеру по десять центов за дюжину. На сцене без всяких развешенных тряпок валялись чьи-то потроха.