Серпантин

Может, каждый из нас является центром в огромной, пламенной, безумной карусели судеб и событий. У каждого из нас свои ценности, свое определение любви, дружбы, верности, счастья, свои внутренние голоса, что таятся во мраке, ожидая момента уязвимости – частичной или полной потери контроля сознания путем прикладывания орального отверстия к эликсиру настроения.

Тогда все становится на свои места: важное ранее перестает иметь какое-либо значение, а то, что действительно значимо, что таилось глубоко внутри и жаждало огласки, вырывается наружу, сметая ураганом лоск розовых очков, слепящих глаза. Пьяные хотят быть услышанными и понятыми, поэтому, на всякий случай, продвигают снова и снова свою точку зрения. И, какой разной она бы ни была, смысл доносится одинаковый – ты способен изменить себя и мир вокруг только тогда, когда ты сам поймешь, насколько тебе это нужно, когда ты продолжишь движение в пьяном угаре, шатаясь, спотыкаясь, падая, матерясь и вставая опять, когда придет истинное понимание того, что ты делаешь что-то не зря – тогда ты на встанешь на верный путь.

Спектакль кончается, зал начинает рукоплескать и дарить актерам цветы. Мальца тошнит на колготки Эс.

– Да чтоб вас всех! – побежала она из зала.

Я нагнал ее и подождал, пока выйдет из дамской комнаты.

– Ничего не говори, – сказала она, устремившись быстрым шагом к выходу.

С великим сожалением, мы покидаем театр и, неся в головах сильнейшее впечатление, медленно плетемся обратно в бар, всю дорогу сохраняя гробовое молчание.

Зайдя в заведение, в котором численность людей увеличилась вдвое, я ловлю улыбку бармена, которого, очевидно еще не отпустило после моего прошлого фиаско.

Наше место не было занято, поэтому мы успешно пилотировали на него свои тела и сделали заказ у, подошедшего враскачку, официанта.

– Ну, что скажешь? – таинственно спрашивает Эс.

– Было здорово, – говорю с приподнятым настроением. – Если следующие сеансы окулитуривания будут лишены череды препятствий, которые мне нужно будет перед этим пройти, то готов ходить на них хоть каждый день.

– Не хочешь поделиться своими похождениями?

– Но…

– Да, да, да. Я уже поднимала эту тему, которая ранее показалась мне неуместной для обсуждения, а теперь я снова противоречу себе, желая узнать, что с тобой случилось, – сказала она, покачав головой и закатив глаза.

– То есть, теперь я тоже могу взять у тебя интервью?

– Конечно, нет. Что за глупый вопрос?

– Вот уж действительно – ляпнул, не подумав.

– Все во многом зависит моего настроения на данный момент. Так что, когда-нибудь ты сможешь услышать мою версию, а пока не задавайся лишними вопросами о моем взбалмошном характере и просто смирись с тем, что имеешь.

– Но…

Она настолько укоризненно на меня посмотрела, что я забыл аргумент, которым хотел грамотно парировать.

– То бишь, о чем мы? – спрашиваю, надеясь на смену темы.

– Твоя история.

Не повезло.

– Если коротко – за сегодняшний день я побывал во всех местах этого города, которые бы, при иных обстоятельствах, ни за что бы посещать не стал, – говорю.

– Подробности?

– Да сколько еще я буду повторять одно и тоже? – спрашиваю у себя. – Мертвый кот, коробка с диктофоном…

– Что?! Мертвый кот? Какой ужас! – вскинула Эс руки.

Похоже, это действительно не на шутку ее встревожило.

– Да, об этом я тебе хотел рассказать, но то, что произошло после, делает смерть животного совершенно незначительной.

– Незначительной? Ты жестокий человек.

Если бы мое выражение лица поддавалось описанию, то звучало бы оно примерно так: «яркое чувство страдальческого недопонимания несогласованности в приоритетной и побочной задаче».

– Я его похоронил по всем правилам, можешь не переживать. Он попал в кошачий рай и насмехается оттуда над собаками, – говорю.

– Очень весело. Но я рада, что ты поступил именно так.

– Даже речь толкнул, а потом на этом деле меня поймала девочка.

– Что за девочка?

– Ее зовут Я.

– Ты ее надоумил?

– Сама решила. Не хотела произносить настоящего имени, потому что оно ассоциировалось с отцом.

– Тяжелое детство?

– Скорее, его отсутствие. Она выглядела поникшей, но после нашего разговора, который бы я назвал информативным ведением одностороннего диалога, она повеселела и даже понадеялась, что мы еще когда-нибудь пересечемся.

– Все возможно.

– При условии, что я пойду хоронить очередного кота.

На ее лбу клеймом вывелась надпись: «шути дальше и окажешься на его месте».

– Похоже, никто к нам сегодня не подойдет, так что пойду сам закажу что-нибудь, – говорю, чтобы разбавить обстановку.

– Мне красного сухого, пожалуйста, – сказала Эс томным голосом.

Я кивнул и направился к персоналу. Парень со смартфоном прохлаждался рядом со стойкой и даже не думал делать свою работу.

– Простите, – наиграно подзываю его.

– Да? – ответил тот, не отрывая взгляда от экрана.

– Мне нужно кое-что показать Вам за столом, где я сижу.

– Надеюсь, это не ужин, который решил выбраться обратно.

Сукин сын все юморит. Хорошо, сейчас ты у меня посмеешься от души.

Он прошел за мной до стола и, когда я остановился и развернулся лицом к нему, он раздраженно спросил:

– Ну?

– Ничего не замечаете?