Серые кардиналы советской эпохи

Он превратил Института США и Канады в крупнейший научный центр исследования политических, военных, экономических и социальных проблем США и Канады, где осуществлялись совместные научные исследования с учеными США, Германии и ежегодные российско-американские встречи по проблемам развития двусторонних отношений, обеспечения международной безопасности и путей разрешения международных конфликтов.

Это Арбатов взял в институт Бориса Мильнера и Леонида Абалкина, а позже Николая Сванидзе — родственника Сталина. Институт стал уникальным «оазисом идеологической терпимости» (антикоммунизма!) только благодаря давней дружбе Арбатова с Андроповым. Здесь не было политинформаций и идеологических промываний мозгов.

Институт был открыт для иностранцев, работал с Западом, с которым отсюда шло открытое общение, получал прессу и журналы, а многие вещи, которые в горбачевские времена для советских людей были абсолютно новыми, здесь были давно хорошо знакомы. Институт состоял наполовину из интеллигентных сотрудников КГБ, работавших на Лубянке и во внешней разведке, и наполовину из людей, которые к этой организации отношения не имели. Там постоянно выступали Любимов и Евтушенко, Завадский и Аксенов, Вознесенский и Жванецкий.

По инициативе Николая Иноземцева здесь началось изучение глобальных мировых проблем, состояния советской экономики, низкого уровня её эффективности и нарастающего отставания от капиталистических стран. Иноземцев стал первым из советских ученых, поставившим вопрос о признании в СССР политологии как науки, и ИМЭМО был в конце 1960‐х и в 1970‐х центром политологии в нашей стране.

Иноземцев продвигал в науке и практике новые идеи и концепции международной разрядки, глобальных проблем и научно-технического прогресса в мире и в СССР. В составе советников генерального секретаря Брежнева уже работала «группы Иноземцева». Вместе с другими учеными-реформаторами он стремился убедить руководство страны в необходимости отказаться от догматизма, перейти на более гибкие методы управления экономикой, развивать сотрудничество между Востоком и Западом, и в первой половине 1970‐х был взят курс на «разрядку» в отношениях СССР с США и другими западными странами.

Однако то, за что боролся Иноземцев, не находило понимания у большинства партийной элиты. В аппарате ЦК он не служил, избрав нейтральную карьеру ученого, однако, обладая «вкрадчивым» характером, Иноземцев сблизился с Брежневым и стал главным советником генерального секретаря и Политбюро. Поэтому Андропов обложил Иноземцева со всех сторон. Казалось, что придраться с политической точки зрения было не к чему — его деятельность контролировали лично Суслов и Брежнев.

Но оказалось, что директор института не удержался от мздоимства. Он сделал своего бывшего завхоза заместителем директора, а тот возил ему «безвозмездно» импортную мебель и обустраивал личную дачу. В начале 1982 года это было не мелочью, и в привилегированном институте появились люди из прокуратуры.

Опытный Иноземцев понял серьезность ситуации и деньги за незаконные услуги — 18 тысяч рублей — поспешно внес в казну. Но в апреле в институте Иноземцева, где большинство молодых сотрудников были сынками и дочками советской элиты, которые не выползали из загранкомандировок, презирали всё «совковое» и были антисоветски настроены, появились люди из КГБ.

Дело было в том, что группа аспирантов института во главе с Фадиным создала рукописный либеральный сборник «Поиски». 6 апреля после обыска несколько человек из них были задержаны, и началось следствие в Лефортове. Баловень судьбы Иноземцев не выдержал вполне вероятных, страшных испытаний и 12 августа, работая у себя на даче в саду, скоропостижно скончался.

В это время врачам становилось все труднее поддерживать активность деятельности Брежнева. Его центральная нервная система была настолько истощена, что даже обычные успокаивающие являлись для него сильнодействующими препаратами. Попытки ограничить их прием были безуспешными благодаря «доброжелателям» (Черненко, Тихонова и другим), готовых выполнить любые просьбы генерального.

Андропов предупредил всех об опасности применения любых подобных средств Брежневым. По предложению Чазова ему стали передавать вместо лекарств специально изготовленные «пустышки». Тогда Брежнев начал обращаться к своим близким и доверенным людям. Цвигун метался, не зная, что делать.

Но Андропов предупредил его и тем застраховал себя: «Кончай, Семен, эти дела. Все может кончиться очень плохо. Не дай Бог, умрет Брежнев даже не от этих лекарств, а просто по времени совпадут два факта. Ты же сам себя проклинать будешь».