Серые земли Эдема

– Гм, - только и сказал я. Типично русская черта - вину за собственный бардак сваливать на других. Но спорить не стал: недолюбливают у нас американцев, так есть за что…

Роман щелкнул выключателем, и голубое свечение стало невидимо в желтоватом электрическом свете.

Помедлив, щелкнул еще.

Легкое содрогание пробежало по стенам лаборатории, и - или это мне только показалось? - свет разгорелся ярче.

Со странным выражением Роман поглядел на меня:

– Заметил что-нибудь?

– Что? - удивился я. Кот с требовательным мяуканьем стал тереться о мою ногу, и я добавил: - Ну и здоровый у вас котяра.

– И это тоже, - непонятно сказал Роман. - А насчет света ничего не заметил?

– Вроде стал ярче, - вяло ответил я, стала одолевать усталость. - А что?

Роман вздохнул и сказал, будто про себя:

– Освещенность слегка падает, когда генератор включен. А когда выключаешь, соответственно увеличивается. Не очень заметно для глаз, но приборы показывают.

Я зевнул:

– Когда-нибудь назовут эффектом Славского. Когда во всем разберешься и получишь Нобелевскую.

– А что? - хмыкнул Роман. - Это идея. Тут можно и Нобелевку отхватить. Вот ты с чего зеваешь?

– Не знаю, - пожал я плечами. - Вроде выспался.

– А это всегда так, - еще шире ухмыльнулся Роман. - Сначала происходит угнетение нервной системы, а потом активизация. То же и с другими биологическими процессами. Думаешь, отчего у нас кот такой здоровый? Все время живет в лаборатории, не выпускаем. И здоровеет не по дням, а по часам. Так что тут такие эффекты могут быть…

И в глазах Романа появилась мечтательность, словно представил, как ему вручают Нобелевку.

Я решил кое-что выяснить:

– По этой линии у вас какие-то коммерческие проекты?

– Да, - неохотно отозвался Роман. - Клима наладил сотрудничество с одним азиатским концерном. Мы сначала получили низкотемпературную плазму, с концентрацией ниже, чем создает ХААРП. Так вот, действие у нее оказалось прямо противоположным. Она улучшает прочностные характеристики материалов и вдобавок производит некий консервирующий эффект. Это еще надо изучать, но практические выходы наклевываются. Сейчас остальные лаборатории ведут плановые исследования, изучают воздействие ХААРПа, и только мы продолжаем эксперименты с низкотемпературной плазмой. Пытаемся построить установку помощнее. Но многое непонятно… - И Роман досадливо потер лоб.

В этом состоянии творческого кризиса я его оставил и снова наведался в кабинет Климы. На этот раз там оказалась Лара, оглядела меня глазами-пуговками и быстро отпечатала на принтере несколько листков.

– Вот планы занятий, один для аспирантов, а другой для сотрудников. Подкорректируешь и дашь на подпись Клименту Ивановичу. Лекции будешь читать в актовом зале, а занятия с аспирантами вести в комнате возле библиотеки. Если нужной литературы не окажется, можешь использовать выделенку и распечатывать на принтере. Только имей в виду, что все соединения идут через прокси-сервер.

Отбарабанив это, она игриво улыбнулась ярко накрашенными губами, так что я даже не обиделся на очередное 'ты'. Видимо, переняла манеру общения у Климы.

Остаток дня провел, дорабатывая планы, подбирая литературу и общаясь с миром через прокси-сервер. Хотел отправить электронное письмо Кире, но вспомнил, что у нее нет компьютера, а попытку выйти на мобильник зловредный прокси блокировал.

Мой телефон тоже отказался работать (никто не позаботился устроить здесь мобильную связь), так что пришлось звонить из маленького почтового отделения. Я сообщил, как доехал и устроился. Голос Киры звучал печально, да и мне к вечеру стало тоскливо…

Я сидел у окна: за снежным двором серел корпус лаборатории, химической зеленью светились прямоугольники окон. От стекла тянуло холодом, и я грел руки на батарее. Вдруг в стылую тишину комнаты ворвался крик - над розовыми перьями заката, над синеющими снегами сопок закружилась стая взбудораженных птиц. Куда они собрались, может быть на далекий юг? Я вспомнил, как согревал своим телом холодные руки и ноги Киры, и как потом нам стало тепло. Почему мы не вместе?…

Вскоре и здесь время потянулось скучно. Только занятия разгоняли тоску: каждую неделю я читал лекции по истории социального и политического устройства России для сотрудников, а два раза в неделю проводил семинары по истории философии для будущих кандидатов наук. Заходил даже Роман, который кандидатскую уже защитил.

Как-то я рассказывал об иерархии бытия у греческого философа Плотина. Превыше всего он ставил невыразимое и непознаваемое Единое. Поскольку природа Единого творит все вещи, оно само не есть что либо из них. Единое переполняется самим собою и изливается в Ум, а тот творит Душу. Душа производит все живые существа, вдыхая в них жизнь. Без Души мир 'не более как мертвый труп, земля и вода, или даже нечто худшее - темная бездна вещества и небытие, - нечто такое, чего ужасаются даже боги'.

Идеи, содержащиеся в Уме, согласно Плотину воплощаются в божественные существа - так, идея любви и красоты воплощается в Афродиту, причем высшая часть в Афродиту Небесную, а низшая в Афродиту Пандемос, земную или всенародную…