Эти хвалы были заслужены. Камбасерес, которому нечего было более желать и страшиться на таком высоком месте, должен был быть, и был действительно, самым чистосердечным, самым правдивым из советников нового императора, и один только имел на него влияние.
Очередное «свободное» волеизъявление граждан по-наполеоновски
Но надо было дать официальный характер всем этим избраниям и главнейшему из них — делавшему из генерала республики наследственного монарха. И тут Камбасерес был совершенно незаменим.
Он почтительно обратился к Наполеону:
— Государь, любовь и признательность французского народа уже четыре года тому назад вверили Вашему Величеству бразды правления и право избирать преемника вашей власти. Сегодня объявляемое вам более высокое назначение есть лишь дань, которую нация платит своему собственному достоинству и ощущаемой ею потребности. В самом деле, может ли французский народ помыслить без восторга о счастье, которое он испытывает с тех пор, как Провидение внушило ему мысль ввериться вам? Войска были побеждены, финансы — в расстройстве, общественный кредит исчез, партии оспаривали друг у друга остатки нашего древнего величия, идеи религиозные и даже нравственные были помрачены, беспрестанная смена сановников лишила их должного уважения. И тут явились вы, Ваше Величество. Вы призвали снова победу под наши знамена, вы восстановили порядок и экономию в общественных расходах. Ваша мудрость умерила ярость партий, религия дождалась восстановления своих алтарей. Наконец, и это, без сомнения, величайшее из чудес, совершенных вашим гением, вы заставили этот народ, необузданный вследствие гражданских смут, полюбить и почтить власть, которой вы пользовались исключительно для его славы и спокойствия. Французский народ на продолжении столетий пользовался выгодами, сопряженными с наследственностью власти. Он выстрадал непродолжительный, но тяжкий опыт противоположной системы, и он возвращается к образу правления, сообразному с его духом. Он свободно пользуется своими правами, вручая Вашему Императорскому Величеству власть. Счастлива нация, которая после стольких смут находит посреди себя человека, способного укротить бурю страстей, примирить все интересы и соединить все голоса! Однако, по началам нашей конституции, должно повергнуть на утверждение народа часть декрета, касающуюся учреждения наследственной власти, а посему Сенат счел своим долгом всеподданнейше просить Ваше Императорское Величество изъявить свое согласие на это…
Лишь только архиканцлер произнес эти слова, как раздались крики «Да здравствует император!», а когда они стихли, Наполеон сказал Сенату:
— Все, что может способствовать благу отечества, связано с собственным моим счастьем. Принимаю титул, который вы считаете полезным для славы нации. Повергаю на санкцию народа закон о наследственности. Надеюсь, что Франция никогда не раскается в тех почестях, которыми она окружит мое семейство.
После этого Сенат, через посредство своего президента Камбасереса, произнес несколько поздравительных слов новой императрице, которые Жозефина выслушала, по своему обыкновению, с величайшей грацией и некоторым смущением.
Итак, голос народа должен был решить, быть ли Наполеону наследственным императором. Когда сенаторы удалились, Наполеон удержал Камбасереса и попытался заставить его забыть все, что разделяло их еще совсем недавно. Впрочем, архиканцлер и не особо упрямился: только что Наполеон поднялся выше и вслед за ним возвысился и он. Они поговорили о многих важных вещах, а именно о церемонии коронации и о новой форме правления, которую следовало дать Итальянской республике, которая не должна была оставаться республикой рядом с Францией, превращенной в монархию.
Условлено было, что Камбасерес, бывший в тесных отношениях с Франческо Мельци д’Эрилем, вице-президентом Итальянской республики, напишет ему об этом предмете. И Камбасерес написал, и, забегая вперед, скажем, что когда Наполеон поставил вице-королем Италии своего пасынка Эжена де Богарне, Мельци д’Эриль отошел в сторону, но в качестве компенсации получил титул герцога Лоди.