Камбасерес обставил все так, будто консульская власть уничтожила все внутренние распри, сплотила всех французов в единую семью, и министерство полиции просто стало ненужным. Для обеспечения порядка достаточно было министерства юстиции с министром Клодом Ренье во главе.
Фуше был переведен в сенаторы с денежной компенсацией за понесенный моральный урон в размере 1,2 миллиона франков. «Отставник» стал часто бывать в Сенате, где он поддерживал старые связи и заводил новые. Но вряд ли он был доволен своим положением.
Он мог еще пригодиться.
Наполеон не любил Фуше, Фуше не любил Наполеона. Несмотря на взаимную неприязнь, они пользовались друг другом, притягиваясь, словно противоположные полюса магнита.
Историк Адольф Тьер называет сопротивление Камбасереса в вопросе о провозглашении Наполеона императором «неодобрением», причем «самым тихим и самым неактивным». С подобным мнением тоже вряд ли можно согласиться. На самом деле Камбасерес оказался чуть ли ни единственным, кто осмелился возражать Наполеону открыто, а то, что он делал это в крайне деликатной форме, так уж таков был его стиль общения. Кричащего или топающего ногами Камбасереса вообще невозможно было себе представить.
И, кстати, в тот момент, когда решалась судьба Фуше и когда Наполеон поставил вопрос о том, что нужно сделать с министром, который злоупотребляет своим положением и без ведома своего государя завязывает сношения с Англией, именно Камбасерес сказал, нарушив общее молчание:
— Это безусловная ошибка, заслуживающая строгой кары и простительная лишь в том случае, если виновный совершил ее из-за своего чрезмерного усердия.
Этот ответ Камбасереса ему явно не понравился, и он желал дать серьезный урок тому, кто решился на самоуправство. И он потребовал от присутствующих предложить кандидатуру преемника Фуше.
И опять никто из министров не поспешил высказаться. Наконец, Талейран, как всегда в затруднительном положении, прибег к своему излюбленному приему — к остроумной шутке. Обращаясь к соседу, он вполголоса произнес:
— Господин Фуше, несомненно, сделал ошибку, но если бы мне пришлось назначать ему преемника, я, несомненно, назначил бы того же самого Фуше.
Недовольный своими министрами, Наполеон закрыл тогда заседание и вызвал к себе в кабинет Камбасереса.
— Право, не стоит труда обращаться за советами к этим господам. Вы видите, какие полезные предложения способны они сделать. Но, надеюсь, вы не думаете, что я обратился к ним за советом прежде, чем не решил этого вопроса сам…
Естественно, интриган Фуше не знал об этом. И позднее, когда главным орудием осуществления задуманного Наполеоном плана вновь стал «незаменимый» Фуше, которому предоставилась отличная возможность реабилитироваться перед будущим императором, тот решил заодно и «насолить» своему противнику Камбасересу, который, как он считал, два года назад упразднил его пост министра полиции, отправив его самого в почетную ссылку в Сенат.
И вот, как уже говорилось, тайком от Камбасереса Фуше и его сообщники к 27 марта подготовили проект сенатского решения. Устраивать скандалы, тем более на людях, было не в правилах Камбасереса, но он написал Наполеону, и тот сказал, что должен еще подумать…
Так что же такого особенного содержалось в проекте сенатского постановления, подготовленном Фуше? Что так возмутило Камбасереса и озадачило Наполеона?
С подачи депутата Фуше 27 марта 1804 года Сенат обратился с просьбой к «великому человеку», чтобы он «завершил свое дело, сделав его таким же бессмертным, как и его слава». Казалось бы, ну и что? Слово «империя» ни разу не было произнесено, да и само пожелание Сената было каким-то неопределенным. Государственный совет, которому был сделан запрос по поводу подобного пожелания Сената, посвятил дебатам четыре заседания, но так и не пришел ни к какому соглашению.
Колебания длились несколько недель до тех пор, пока за дело не взялся Трибунат, находившийся под председательством Жан-Пьера Фабра де л’Ода, еще одного верного сторонника семейства Бонапартов и большого приятеля брата Наполеона Жозефа.
23 апреля 1804 года один из членов Трибуната по фамилии Кюре внес предложение о том, «чтобы Наполеон Бонапарт, ныне первый консул, был провозглашен императором французов, и чтобы императорское достоинство было объявлено наследственным в его семье».