Серый тлен забвения

Так я и заснул, сидя на полу, погруженный в свои мрачные раздумья. Прежде, чем перед моим затуманенным взором начали возникать первые нечеткие образы, тело сковало какое-то тяжелое гнетущее чувство. Я ощущал, будто нечто невидимое, неразрывно связанное со мной, лишает меня последних сил и, подобно камню, тянет вниз, в черную бездну, конца которой не было видно. Затем сон поменял свой ход. Передо мной предстала девочка, та самая, с которой я познакомился сегодня в кафе. Она снова лукаво улыбалась мне, стоя в своем платье с кружевными манжетами, и небрежно держала правой рукой потрепанную куклу. Внезапно она протянула ко мне другую руку, медленно разжала ладонь, и на светлом полотне ее тонкой кожи я увидел уже знакомую мне брошь. Девочка засмеялась.

Налетевший порыв ветра всколыхнул детское платье, и оно вдруг начало блекнуть, рассыпаться прямо на глазах. А вместе с ним обращалась в тлен и плоть ребенка.

В ее позе ничего не изменилось, но образ, что я видел, постепенно таял, превращая милую улыбку в презрительный оскал оголенного черепа. Через миг напротив меня вместо прелестного дитя стоял ветхий скелет с обрывками одежды на грязных костях, который все еще показывал найденную мной брошь. У него больше не было глаз, но даже так меня не покидала уверенность, что он все еще наблюдает за мной. Неподвижный, порабощенный смертью, но при этом хранящий в себе остатки некогда яркого сознания. Существо, спрятавшееся где-то меж светом и тьмой.

Не пробуждаясь, я содрогнулся всем телом от нахлынувшего ужаса. Я стал пленником в своем же собственном сне, не в силах сбежать, даже если бы захотел.

Картина снова изменилась.

Теперь я узрел невероятной красоты девушку. На вид ей было чуть больше двадцати лет. Она находилась в просторной, украшенной шелками и резной мебелью комнате.

Напротив нее, задыхаясь от злобы, стоял мужчина. Левую руку он прижимал к своей щеке, и сквозь пальцы его густыми темными потоками не переставала изливаться кровь. Лицо, обрамленное черными, чуть вьющимися волосами, было бледно, а глаза блистали гневом.

Замершая от страха девушка судорожно сжала рукоять небольшого ножа, который все это время держали ее хрупкие пальцы.

Вскоре несколько грубых сильных рук схватили ее и потащили по бесконечным коридорам все ниже, туда, куда уже не проникал солнечный свет. Затем, проведя сквозь мягкую мглу и бросив на холодный пол, словно бесполезную, ненужную более вещь, ее запястья сковали ржавыми неподъемными цепями в тесной келье, прямо в центре темницы. Масляную лампу, единственный источник света, тут же унесли. Девушка осталась одна в своей железной клетке. Сам воздух этого места был пропитан болью и страданием. И хотя вокруг стояла непроглядная тьма, не позволявшая что-либо увидеть, она отчетливо слышала крики и стоны умирающих рядом узников.

Она вдруг осознала, что именно здесь, в грязи, смраде смерти и немытых людских тел, объятой непроницаемым мраком, ей и суждено провести последние часы своей жизни. Слезы потекли по ее щекам, но она, стиснув зубы, не издала ни звука.

Проведя рукой по дорогому, уже изрядно изношенному платью, в которое была облачена, она соприкоснулась с чем-то маленьким и твердым, словно случайно зацепившимся за ее одежду чуть выше груди. Девушка отчаянно сжала столь дорогой ей предмет и дрожащим голосом тихо начала читать молитву.

Через несколько дней ее жизнь угасла. На пороге смерти в ее взгляде что-то изменилось. В нем возникло пламя неугасаемой ненависти к человеку, так просто разрушившему ее жизнь. Не в силах подняться с земли, глубоко вздохнув, она в гневе прошептала:

– Будь ты проклят! Будьте прокляты вы все!

Эти слова оказались для нее последними.

Мой сон оборвался.

Слабый утренний свет теплой навязчивой тяжестью коснулся моего лица. Я неловко поднял еще не вполне подвластную мне после пробуждения руку, будто отмахиваясь от назойливого насекомого и, наконец, нехотя открыл глаза.

Ко мне пришло осознание того, что я лежу поверх одеяла, по-прежнему полностью одетый. И это несоответствие на время ввело меня в ступор, ведь воспоминания о том, как я взобрался на кровать, стерлись из моего разума. Я попытался подняться, но вдруг почувствовал, что моя левая рука почти полностью онемела, лишь изредка напоминая о своем существовании слабой пульсирующей болью.

Повернув голову, я увидел, что белая простынь вокруг моего крепко сжатого кулака залита уже начавшей подсыхать кровью. Пожалуй, это должно было испугать меня, но страха в тот момент я не испытал. Чувство легкого отвращения возникло где-то далеко на границе моего сознание и тут же исчезло, не оставив и следа.

Попытка разжать пальцы не увенчалась успехом, и мне пришлось прибегнуть к помощи другой руки. Спустя несколько судорожных движений мне все же удалось сделать это. Увидев, что именно оказалось в центре моей ладони, сплошь залитое кровью, я вздохнул так, словно делал это первый и последний раз в жизни. Старинная брошь снова пронзила мне кожу на руке, теперь уже гораздо глубже, нежели в прошлый раз.