Серж Гензбур: Интервью / Сост. Б. Байон

Ну не знаю... Вот вы сейчас прошлись по студии, отыскивая галстук. Вы двигались танцующим шагом человека, который ощущает радость жизни. Да, если хотите... Но не так определенно...

После микроинфаркта, перенесенного в мае 1973 года, в интервью Гензбура возникают исповедальные ноты:

Когда жизнь кажется неизбежной — пиши пропало.

Когда чувствуешь, что она тебя держит, думаешь: надо оставаться.

Но это неправда. И все равно ты остаешься, чтобы все пропало.

Надеюсь, ненадолго, ненадолго, ненадолго. Я задержусь.

Вы любите себя?

Не настолько, чтобы совать в рот то, что вытащил из носа.

Вы сноб?

Снобизм — это пузырек из бокала шампанского, который, проникнув в ваш организм, размышляет, через какой проход ему выйти наружу.

Вас называют скептиком. Вы скептик?

Человек создал богов, обратное еще не доказано.

Вы серьезно это говорите?

Нет, шучу, конечно.

Когда вы наконец перестанете хохмить?

Да вы что! Я только начал.

Надеть маску — это защитный жест. Мне кажется, я надел эту маску и не снимаю ее вот уже двадцать лет. Снять ее уже не удастся, она приклеилась к коже. Снаружи — весь этот маскарад жизни, за маской — негр, и это я.

Робость? Ее высшая стадия — когда испытываешь робость по отношению к себе самому, не осмеливаясь приблизиться. Обращаешься к себе почтительно, никакого тыканья. Общение с собой на «вы» — это уже аристократия робости. Я говорю об этом не просто так: когда я застегиваю штаны перед зеркалом, я прячу от себя член... В действительности робость — это избыток нарциссизма. Это означает, что мне присущ не нарциссизм, а нечто более порочное: онанизм по отношению к персоне, выступающей посредником.

Внешность

Мне рассказывали, что в молодости вы ходили в униформе и в каске. Для красоты? Может, примерите сейчас? Хочу посмотреть, какое впечатление вы производили в подобном наряде на окружающих.

Конечно. Пожалуйста. (Надевает каску.) Я был в ту пору молод, но столь же безобразен, как и сейчас.

Вы, наверное, пользовались популярностью в этом шлеме?

Да, особенно среди парней.

Знаете, я очень собой доволен. Я красив, я богат, я успешен, я всего добился. (Смеется.) Да нет, я преувеличиваю, конечно. Начать хотя бы с того, что я некрасив. В юности я был симпатичным, как все молодые люди, а потом что-то произошло, выросли эти огромные уши и этот невероятный нос. А теперь еще и волосы стали расти с запредельной скоростью, стричь не успеваю. Это меня ужасно смешит, так как раньше я носил более короткую стрижку.

Но уши-то, наверное, сильнее торчали при коротких волосах?

Да. На самом деле, я стараюсь следить за собой, стричь волосы и так далее. Чтобы нормально выглядеть, мужчинам приходится прикладывать больше усилий, чем женщинам. Это несправедливо. Жизнь вообще несправедлива, поэтому надо все время меняться, споря с бытием. Когда мне плохо, я пою о любви, когда хорошо — о расставании.

Что вы сейчас читаете?

Лихтенберга[232]. Если хотите, могу вам процитировать из него мой любимый афоризм.

Конечно.

«Уродство выше красоты, потому что оно не кончается».

Рекламный ролик (Гензбура фотографируют с разных ракурсов).

Через десять лет я буду выглядеть еще хуже, так что лучше фотографироваться сейчас. Для своего портрета я выбрал пленку «Konika».

Знаете, я вполне способен сам оценить свою работу. И вот что я вам скажу: за последнее время я написал очень мало хороших песен. Это правда. Я продолжаю пользоваться популярностью и как автор, и как певец, и как режиссер. Но публика меня обожает лишь потому, что я звезда. А звездой я стал уже давно. Я личность, я герой, я персонаж — увидев меня один раз, зритель больше не забудет никогда.

Короче говоря, всей популярностью я обязан своей мерзкой отвратительной физиономии с длинным носом, которую я просто ненавижу.

Жизнь

Однажды кто-то спросил вас, считаете ли вы себя снобом. Вы ответили тогда, что вы «сноб, стоящий на самом краю». Что это значит?

Это значит, что я ненавижу вульгарность, живу в XVI округе и ухаживаю за собой, делаю маникюр.