Сесиль. Амори. Фернанда

При упоминании об этом состоянии, в котором ему не приходилось сомневаться, Амори подумал, что он понял, наконец, причину непонятного противодействия г-на д’Авриньи его любви. Может быть, тот надеялся найти для Мадлен человека если не более богатого, то, по крайней мере, с более высоким положением в обществе, причем положением уже имеющимся, а не таким, какого еще нужно добиться. Поскольку это было единственно разумное объяснение, Амори остановился на нем.

Впрочем, он выбросил из головы все эти мысли, обращенные вспять: люди, чье будущее закрыто, возвращаются в прошлое, те же, для кого оно открыто, бросаются вперед.

Все эти подробности обсуждались не более получаса, после чего г-н д’Авриньи, видя нетерпение Амори, пожалел его и позволил ему вернуться к Мадлен.

VIII

Мадлен была в саду; Антуанетта оставалась одна в гостиной.

Заметив молодого человека, Антуанетта сделала шаг, чтобы удалиться; потом, вероятно, поняв, что она может показаться равнодушной к его счастью, если уйдет ничего не сказав, она остановилась и с очаровательной улыбкой произнесла:

— Ну, дорогой Амори, вот вы и счастливы, не правда ли?

— О да, моя дорогая Антуанетта, хотя я не мог поверить в то, о чем вы сказали утром. А вы скажите, — продолжал Амори, усаживая девушку в то кресло, которое она только что покинула и в которое, вздыхая, опустилась теперь, — когда я буду поздравлять вас?

— Меня, Амори? И с чем вы хотите меня поздравить?

— Со свадьбой! Мне кажется, у вас нет боязни остаться старой девой ни из-за вашей семьи, ни из-за возраста, ни из-за внешности.

— Амори, — заявила Антуанетта, — послушайте, что я хочу вам сказать сегодня, в этот торжественный для вас день, о котором вы будете помнить всегда: я никогда не выйду замуж!

В ответе девушки прозвучало столько убежденности и решительности, что Амори был удивлен.

Стараясь обратить эти планы в шутку, он сказал:

— Вы можете говорить это кому-нибудь другому, и этот другой может вам поверить, но не мне; ведь кто-то может помешать вашему решению, и я уже знаю этого счастливчика…

— Я знаю, что вы хотите сказать, — возразила Антуанетта с грустной улыбкой, — но вы ошибаетесь, Амори, тот, о ком вы говорите, думает обо мне меньше всего. Никому не нужна сирота без состояния, и мне никто не нужен…

— Без состояния? — удивился Амори. — Вы ошибаетесь, Антуанетта, не будет без состояния племянница г-на д’Авриньи и сестра Мадлен. У вас двести тысяч франков приданого, в наше время это нередко втрое больше, чем у дочери пэра Франции.

— У дяди доброе сердце, я знаю это, Амори, и мне не нужны новые доказательства, чтобы убедиться в этом, но, — добавила она, — есть еще причина для того, чтобы я не была неблагодарной по отношению к нему. Мой дядя останется один, я буду рядом с ним, если он этого захочет. Кроме него, мое будущее принадлежит только Богу.

Антуанетта произнесла эти слова с такой глубокой верой, что Амори понял: сегодня, по крайней мере, ему нечего возразить.

Он взял ее руку и нежно пожал, ибо любил Антуанетту как сестру.

Но Антуанетта быстро выдернула свою руку.

Амори повернулся, понимая, что это движение было чем-то вызвано.

Мадлен стояла на крыльце, глядя на них, бледная, как белая роза, которую она сорвала в саду и которую со вкусом, свойственным девушкам, приколола к волосам.

Амори подбежал к ней.

— Вам плохо, моя прекрасная Мадлен? — спросил он ее. — Во имя Бога, вы страдаете, вы так бледны?

— Нет, Амори, — ответила она, — нет, это скорее Антуанетта страдает, посмотрите на нее.

— Антуанетта печальна, и я спросил о причине ее грусти, — сказал Амори. — Знаете, — добавил он тихо, — она говорит, что никогда не выйдет замуж.

Затем еще тише добавил:

— Она любит кого-то?

— Да, — ответила Мадлен со странным выражением. — Да, Амори, я думаю, вы правильно догадались, что Антуанетта кого-то любит. Но будем говорить громко и подойдем к ней, ведь вы видите, — добавила она, улыбаясь, — наша тихая беседа заставляет ее страдать.

И действительно, Антуанетта чувствовала себя неловко.

Молодые люди подошли к ней, но так и не сумели ее удержать.

Сказав, что ей необходимо написать письмо, она удалилась в свою комнату.

Антуанетта ушла, Мадлен вздохнула свободно, и влюбленные вновь стали мечтать о будущем.

Это были бесконечные путешествия в Италию, всегда наедине, и любовные слова, всегда одни и те же и, однако, всегда новые; они знали, что их счастье наступит не через долгие годы, а через два месяца, которые пройдут очень быстро, поскольку теперь, наконец, они могут видеться и быть вдвоем каждый день.

Минуты, действительно, бежали стремительно, вот и вечер уже наступил, а Мадлен и Амори казалось, что они были вместе лишь мгновение.

Позвонили к ужину.

В это время г-н д’Авриньи и Антуанетта, улыбаясь, появились в противоположных дверях.

И опять Амори был у ног Мадлен, но сегодня, вместо того чтобы вспылить, как накануне, г-н д’Авриньи сделал ему знак, позволяющий оставаться там же, и с минуту смотрел на них.

Затем, подойдя к ним, он протянул руку каждому, говоря:

— Мои дети! Мои дорогие дети!