Сесиль. Амори. Фернанда

Через десять минут, которые он мне дал, он достал свой хронометр, показал компании, что я опаздываю, заставил всех сесть в лодку и начал ее отвязывать.

В это время я вышел на порог дома и сразу же увидел, какая шутка мне угрожает: меня хотели оставить на дороге.

Я побежал со всех ног и оказался на причале в ту минуту, когда лодка отходила от берега. Едва ли четыре дюйма отделяли меня от нее; меня встретили смехом, и я решил, что мне следовало бы сменить его на овацию.

Я вспомнил свои упражнения по гимнастике, прыгнул и упал прямо в озеро.

— Бедный Филипп! — вскричал Амори. — К счастью, ты плаваешь как рыба.

— А толку что? К несчастью, вода была лишь на два-три градуса выше нуля; дрожащий, я добрался до берега, в то время как математик считал, сколько миллиметров не хватило мне, чтобы впрыгнуть в лодку, а не упасть в озеро. Холодная ванна, принятая в необычных условиях, очень вредна, как ты понимаешь; таким образом, мой озноб перешел в лихорадку, задержавшую меня на три дня в Ангене. На третий день вечером доктор объявил меня полностью здоровым, и мой дядя заметил, что за эти три дня я мог отстать в подготовке к экзамену на степень бакалавра. Я отправился в Париж, и к десяти вечера я вернулся в свою комнату на улице Сен-Никола-дю-Шардонре. Перед тем как пойти к себе, я постучал в твою дверь, но ты или вышел, или лег спать. Эта подробность ускользнула от меня в ту минуту и пришла мне в голову только потом.

— Но, черт возьми, что ты хочешь этим сказать?

— Увидишь. Итак, я лег спать, проявив уважение то ли к твоему отсутствию, то ли к твоему сну; спал я, как выздоравливающий и на следующий день проснулся от пения птиц. Я подумал, что еще нахожусь за городом. Поскольку птица, что дала название моей улице, скончалась уже давно, а может быть, была только мифом, я открыл глаза, и стал искать взглядом зелень, цветы и крылатого певца (как его называет господин Делиль), чей мелодичный голос дошел до меня, и, к моему большому удивлению, я увидел все это. Но я увидел даже нечто побольше, чем это, так как через стекла — накануне я забыл задвинуть занавеси — я заметил в рамке из левкоев и розовых кустов самую красивую гризетку, какую только можно увидеть, любовно выстилавшую звездчаткой клетку, где находились пять или шесть птиц различных видов: коноплянки, канарейки, щеглы — все они, по-видимому благодаря мягкости правительства, руководившего ими, жили, несмотря на различие видов, в полном согласии. Настоящая картина Мириса. Ты знаешь, что я любитель живописи. Целый час я смотрел на эту картину, которая мне казалась тем более очаровательной, что она заменила собой вид, вызывавший у меня в течение двух лет отвращение: старую женщину и ее старую собаку. Во время моего отсутствия моя Тисифона переехала, уступив место прелестной гризетке. В тот же день я решил, что влюблюсь безумно в эту прелестную соседку и воспользуюсь первой возможностью, чтобы дать ей понять об этом своем решении.

— Я вижу, мой дорогой Филипп, зачем ты пришел, — засмеялся Амори, — но надеюсь, что ты забыл это маленькое приключение, когда я имел несчастье соперничать с тобой и опередить тебя на два или три дня.

— Наоборот, мой дорогой Амори, я все помню в подробностях, и, так как это подробности, о каких ты не знаешь, будет хорошо, если я сообщу тебе о них, чтобы напомнить, как ты был не прав по отношению ко мне.

— А это! Но не дуэль же ты собираешься мне задним числом предложить?

— Нет, наоборот, я попрошу тебя об услуге, и хочу тебе рассказать всю мою историю, чтобы, не забывая о чувстве нерушимой дружбы, объединяющей нас и предрасполагающей нас к дружбе, ты понял бы все же, какая у тебя по отношению ко мне вина, и мог бы искупить ее.

— Итак, вернемся к Флоранс.

— Ее звали Флоранс! — воскликнул Филипп. — Это прелестное имя; понимаешь ли, я ведь так и не узнал ее имени. Вернемся к Флоранс, как ты ее называешь. Я сразу принял два решения, как уже сообщил тебе в нужное время и в нужном месте — а это уже слишком много, поскольку, как тебе известно, мне даже одно принять трудно. Правда, если решение принято, никто не исполнит его более упористо, чем я. Послушай, мне думается, что я сейчас придумал наречие.

— Ты вправе так считать, — важно ответил Амори.

— Первым решением было безумно влюбиться в соседку, — продолжал Филипп, — это казалось легче всего, и я исполнил это в тот же день.

Вторым решением было объявить при первой возможности о своей страсти, а это было не так уж легко осуществить.

Сначала надо было найти эту возможность, а потом надо было осмелиться ею воспользоваться.

В течение трех дней я подстерегал соседку.

В первый день я следил за ней из-за моих занавесок, боясь ее испугать, показавшись внезапно.

Во второй день — наблюдал из-за стекол, так как не осмеливался открывать окна.

На третий день — из открытого окна.

Я заметил с удовольствием, что моя смелость ее совсем не рассердила.

К концу третьего дня я увидел, как она накинула шаль на плечи и застегнула свои сандалии. Было очевидно, что она готовилась выйти из дома.