Сесиль. Амори. Фернанда

— Да, — сказал Филипп, — да, я знаю, такова моя привычка или скорее особенность моего нерешительного характера, и из-за этого я никогда не осмеливаюсь сделать то, на что решаются другие. Но на этот раз, надеюсь, слава Богу, я прибыл вовремя.

— Поберегись, ты теряешь время на разглагольствования, но, может быть, кто-то другой использует это время в свою пользу, и ты снова окажешься среди опоздавших.

— Тогда, — сказал Филипп, — это будет из-за тебя, так как я просил не перебивать меня, и, слава Богу, ты именно с этого начал.

— Говори, на этот раз я весь внимание; послушаем, о чем ты мне расскажешь.

— Я расскажу историю, какую ты знаешь так же хорошо, как и я, и все же я расскажу ее, чтобы сделать важное заключение.

— А, мой дорогой, — подхватил Амори, — кажется, мы оба собираемся начать сцену Августа и Цинны. Не подозреваешь ли ты меня, случайно, в заговоре?

— Ты меня прерываешь второй раз, Амори, несмотря на свое обещание, а потом скажешь, что моя речь длилась больше обещанного, и будешь упрекать меня в этом.

— Нет, мой дорогой, я помню, что ты адвокат.

— Не смейся, Амори, когда речь идет о серьезных вещах, они должны быть выслушаны серьезно.

— Посмотри на меня, мой дорогой, — сказал Амори, облокачиваясь на кровать с самым бесстрастным и серьезным видом. — Так лучше? Да, теперь я буду таким все время, пока ты будешь говорить.

— Амори, — продолжал Филипп полусерьезно (следуя принятому решению), полушутя (против своей воли). — Ты помнишь наш первый год занятий по праву? Мы вышли из коллежа новоявленными философами, умными, как Сократ, и рассудительными, как Аристотель. Нашим сердцам позавидовал бы сам Ипполит, ибо, если мы и любили какую-нибудь Арикию, то лишь в мечтах, и на нашем первом экзамене по праву получили по три белых шара, три символа нашей девственной чистоты, что вознаградило наше усердие и принесло радость в наши семьи. Что касается меня, мой дорогой, то я был очень взволнован похвалами своих преподавателей и благословением своих родных и даже рассчитывал умереть, как святой Ансельм, в своем целомудренном платье, но не учел, что на свете есть черт, апрель и что мне только восемнадцать лет. Из чего следовало, что этот прекрасный план потерпел полное поражение. В ту пору перед моими окнами находились два окна, где время от времени я видел лицо отвратительного создания, истинного образца испанской дуэньи, старой, уродливой и крикливой, в компании такой же безобразной, как и она, собаки, которая, когда окно случайно открывалось, клала свои лапы на подоконник, глядя на меня с любопытством сквозь свою длинную грязную шерсть. Я боялся и собаки и ее хозяйки, и тщательность, с какой я закрывал свои окна и задвигал занавески, определенно была одной из причин моих побед в учебе, в результате чего я добился в конце предыдущего года такого блистательного начала в карьере Кюжаса и Дельвенкура.

Однажды в начале марта я с удовольствием увидел на доме напротив доску в шесть дюймов в высоту и фут в ширину, на которой были написаны утешительные слова:

СПАЛЬНЯ И КАБИНЕТ

сдаются с начала апреля

Стало очевидно, что я избавляюсь от моей соседки и что какое-то человеческое существо заменит это мерзкое создание, в течение двух лет приводившее меня в ужас своим видом. Я с нетерпением ожидал 1 апреля, когда съедут прежние жильцы. 31 марта я получил письмо от моего дяди, того, кто оставил мне двадцать тысяч ливров ренты: меня приглашали провести следующий день, воскресенье, в его загородном доме в Ангене. Из-за этого я мог опоздать на лекции на следующей неделе, и я провел часть ночи занимаясь, чтобы в понедельник быть на одном уровне с тобой и с другими товарищами; и вместо того чтобы проснуться в семь часов утра, я проснулся в восемь часов, вместо того чтобы отправиться в восемь часов, я уехал в девять, вместо того чтобы приехать в десять часов, я приехал в одиннадцать. Заканчивался завтрак. Это опоздание, конечно, не лишило меня аппетита, я сел за стол, обещая догнать других гостей, однако, как ни активно я работал челюстями, большая часть общества закончила завтрак раньше меня; так как была прекрасная погода, все решили прогуляться по озеру и мне объявили, что, ожидая меня, пройдутся по дороге, после чего отчалят на лодке.

Мне дали десять минут, и я, прикинув, заверил всех, что мне больше и не надо.

Но я забыл о кофе; услужливая кухарка из боязни, что он остынет, не оставила его на столе, а отнесла на конфорку, после чего подала кипящим.

Я положил себе две минуты, чтобы его выпить, что, конечно заняло бы больше времени, чем обычно; однако кофе был настолько перегрет, что я вынужден был дуть на него более полутора минут; но он все же остался таким горячим, что я пил его еще полторы минуты.

Таким образом, я опоздал на шестьдесят секунд.

К несчастью, в числе приглашенных был математик, то есть один из тех людей, что отлажены, как солнечные часы, и ходят, как их собственные часы, точные, будто солнце.