Сестра Харуна-ар-Рашида

Чуть за талию возьми
И покрепче обними,
Если ж кто откроет рот
И в безумстве упрекнет.
Ты скажи ему: «Ступай,
Нам с подругой не мешай!».

Надписи на кубках не повторяются.

Из-за полога, отделяющего часть террасы, доносятся тихие, замирающие звуки лир, лютен, тунбуров. Чарующий высокий голос выводит нежную мелодию. Мелодия приближается, звуки нарастают. На ковер выходит певица с продолговатыми глазами, женщина желтой расы. Она некрасива, но поет превосходно. Ее сопровождают четыре музыкантши с тунбурами и лютнями.

Дождавшись знака, эмир виночерпиев подносит аль-Амину полный кубок вина. Первый престолонаследник осушает его. Ибн аль-Хади и Фадль из вежливости прикладываются к кубкам, которые им подали евнухи. Пить обоим не хочется.

Певица и музыкантши усаживаются на отведенное место у ближнего края ковра.

— Почему нет Абу Нуваса? — вопрошает аль-Амип.

Эмир веселья начеку. Ответ у него готов:

— Мой повелитель и властелин, поэт в комнате для гостей, ждет твоего приказа.

— Зови его!

Евнух устремляется к выходу.

— Подожди! — вслед ему бросает первый престолонаследник. Тот замирает на месте; покрашенная хной голова склоняется до полу.

— Пусть наденет «костюм опьянения»! — закапчивает аль-Амин.

— Слушаю и повинуюсь!

Через несколько секунд евнух появляется снова — предусмотрительный поэт оделся заранее — и провозглашает:

— Мой повелитель и властелин, Абу Нувас возле дверей!

— Мы разрешаем ему войти, — ответствует аль-Амин.

На террасе появляется поэт. Ему за сорок, но в коротко подстриженной бороде почти не заметно седых волос. Он красив — топкие черты лица, голубые глаза. Его мать родом из Ахваза, жители которого славятся красотой. Взгляд у поэта умный, проницательный и немножко насмешливый. «Костюм опьянения» на нем вызывающий: джалябия ядовито-желтого цвета и ярко-красная шапочка.

— Мы приветствуем тебя! — восклицает аль-Амин, тщеславие которого удовлетворено, и наблюдает за тем, как евнух подвигает подушку поближе к певице. — Без стихоплетов не может обойтись ни один порядочный меджлис веселья. А знаменитые мастера рифмы — наше украшение.

Абу Нувас отвечает на приветствие и усаживается возле певицы.

Пока продолжается эта церемония, Ибп аль-Хади спрашивает соседа, скоро ли прибудут рабыни, купленные у Фанхаса. Фадль, которого ни на минуту не покидают мысли о тайне, раскрытой Абуль Атахией, пожимает ему руку, как бы говоря: «Терпи, как все мы терпим! Если аллах пожелает, рабыни прибудут сию же минуту!». Затем спохватывается: задумчивость на меджлисе веселья — признак дурного топа, и с улыбкой обращается к Абу Нувасу:

— О друг, говорящий стихами, не порадуешь ли ты нас чем-нибудь новеньким? Певица споет твои стихи под музыку, и наш высокочтимый первый престолонаследник получит истинное удовольствие!

— Постой, — удерживает поэта аль-Амин, которому вино уже ударило в голову. — Тебе нужно сначала выпить!

Евнух подносит большой кубок. Абу Нувас залпом осушает его и возвращает виночерпию с жестом, значение которого не трудно понять: «А ну-ка, налей еще!».

Глава XXVII ЛЮБОВЬ К САТИРЕ

Даже привычный аль-Амин поражен пристрастием поэта к вину. Он надкусывает яблоко и, еще не прожевав его, говорит:

— Теперь порадуй нас, ахвазец!

— Чем прикажешь: лестью или сатирой? — спрашивает Абу Нувас, и по красивому лицу его пробегает язвительная улыбка.

— Что за вопрос ты задаешь, стихоплет? — возмущается Фадль. — Как ты смеешь? Разве сатира может обрадовать нашего повелителя? Я говорил тебе: прочти что-нибудь легкое, приятное, чтобы тотчас можно было положить на музыку.

Иронически поглядывая на фаворита престолонаследника, Абу Нувас с легкостью парирует его выпад:

— Откуда тебе заранее известно, уважаемый, что может обрадовать нашего повелителя? Уж не стал ли ты предсказателем? Самый-самый высокочтимый первый наш престолонаследник обратился ко мне, я ему ответил, и он меня понял. А ты тут, ну, совсем ни при чем.

— Правильно сказано! — подхватил аль-Амин. — Я сам все понял. Я хочу слушать сатиру. В сатире больше пользы, чем в лести. Ты скоро убедишься в этом, Фадль. А ну, стихотворец, наговори певице стихи поострей, пусть исполнит!

Абу Нуваса не нужно просить дважды. Он склоняется над рабыней, что-то шепчет ей на ухо. Все в ожидании молчат, даже аль-Амин.

Певица касается струн лютни, и под сводами террасы льются стихи:

Не возьму я, право, в толк,
Что творит Харун-владыка, —
На людей он смотрит дико,
А тебе мирволит, волк.
Джаафар с годами стал
Жадным, скаредным и лютым,
Ходит богачом надутым,
Всю казну разворовал.
Но из всех его грехов
Самый легкий — это скупость.
Скажем без обиняков:
Визиря сгубила глупость.