Сестра Харуна-ар-Рашида

Шейх Исмаил въехал за крепостную стену и перед четвертыми воротами встретил Масрура, от которого услышал, что халиф поджидает его и не велит спешиваться.

Соблюдая ритуал встречи, он все же слез с лошади. Ворота раскрылись, пропуская эмира правоверных. Халифу подвели коня, он вскочил в седло и, увидев старейшего хашимита, отделился от свиты.

— Вперед, дядюшка! — крикнул он, осаживая жеребца. — Если аллах пожелает, сегодня будет удачный денек!

Шейх Исмаил сел на лошадь, устремился вслед за племянником, догнал его и пристроился так, чтобы ехать, отставая на длину лошадиного крупа.

Заметив, сколь точно старец соблюдает обычаи, Харун ар-Рашид обернулся и разрешил ему ехать рядом.

Глава L БЕСЕДА

Они молчали: шейх Исмаил — потому, что мусульманские традиции запрещали ему беспокоить эмира правоверных и первым начинать разговор, Харун ар-Рашид — из-за невеселых дум, которые снова овладели им.

Багдад скрылся за холмами. Неширокая лента дороги вилась среди садов и виноградников. Халиф и шейх Исмаил ехали рядом. Харун ар-Рашид послал Масрура поторопить загонщиков. Потом натянул поводья и оглянулся.

Свита, догадавшись, что он хочет говорить со старцем, отстала.

Халиф глянул через плечо и, удостоверившись, что поблизости никого нет и разговор не будет подслушан, спросил, поворачиваясь к шейху Исмаилу:

— Вчера, дядюшка, ты поминал меня не очень-то добрыми словами. Не так ли?

— Что бы ни произошло, я желаю эмиру правоверных лишь прочной власти и долгой жизни, — ответил старец.

Хотя сомневаться в искренности его слов было невозможно, никому не веривший Харун ар-Рашид наклонился, чтобы поправить расшитую шелком попону, запустил пальцы в гриву коня и сказал:

— Эх, дядюшка, будем откровенны: затаил ты на меня обиду. Но я не могу осуждать тебя. Признаюсь, я поступил дурно, отклонив просьбы родственника в угоду человеку, для которого сделал много и который в ответ платит мне черной неблагодарностью.

Он умолк, ожидая, что скажет старец.

— Халиф превыше всех на свете! Порицать его вправе только аллах! — ответил старец, догадываясь, что эмир правоверных намекает на визиря. Другой бы на его месте немедля возобновил прошения, но шейх Исмаил был слишком благороден, чтобы прибегнуть к такому ходу. Визирь впал в очередную немилость. Но к чему это приведет? Не к окончательному ли разрыву между халифом и визирем? Это было бы ужасно!

— Племянник, я вижу, недоволен своими слугами, — добавил он, вздыхая. — Мне трудно судить, я не знаю, в чем дело…

— Уж не хочешь ли ты меня уверить, дядюшка, будто не понимаешь, о ком идет речь? — усмехнулся Харун ар-Рашид. — Не притворяйся, отлично понимаешь!

— Если не ошибаюсь, эмир правоверных недоволен Джаафаром ибн Яхьей…

— Вот это уже другой разговор! Приятно слышать. Но не странно ли, что я недоволен человеком, которому своей властью предоставил полную свободу действий, доверил дела халифата? Странно? Нет, чудовищно! Визирь дурачит меня, он ждет не дождется моей гибели!

— Не может быть! — вырвалось у шейха Исмаила. — Насколько мне известно, Джаафар ибн Яхья — преданный слуга эмира правоверных!

Харун ар-Рашид молчал. Лошади ступали медленно. Над углубившейся в рощицу дорогой сплетались ветви лавров. Всадники ехали в густой тени. Слева на склоне холма виднелось живописно раскинувшееся богатое селение: добротные дома с плоскими крышами-верандами, хозяйственные постройки, посадки кунжута, сандаловых деревьев; в низине паслось большое стадо, земля была усыпана финиками, на гумне феллахи просеивали маис, зерна было много…

— Интересно, кому принадлежит это селение? — проговорил халиф и, заранее злорадствуя, стал поджидать ответа.

— Оно — собственность визиря, племянник.

Халиф вздохнул и сказал:

— Вот именно, визиря, дядюшка! Селения вокруг Багдада, сады, пашни, огороды, виноградники, лучшие земли — все, все принадлежит Бармекидам! Мне кажется, будто они хозяева арабской земли, а вовсе не мы, Аббасиды. Да что там! Страна в руках визиря и его родственников! Неужели ты этого не видишь? Скажи, у кого больше золота и серебра? У кого больше земельных угодий?

Шейху Исмаилу почудилось, будто земля у него под ногами зашаталась.

— Бармекиды — твои слуги, племянник! — воскликнул он, обнаруживая свое пристрастие к персам. — Их ценности, угодья, дворцы принадлежат тебе, только тебе!

— О дядюшка, я тобой восхищаюсь! — воскликнул халиф, поднимая вверх руки. — Ты защищаешь тех, из-за кого вчера пострадал! До чего же ты любишь наше государство! Ради него прощаешь горечь тройного отказа! Но все же подумай, прав ли ты. Пойми, я не чувствую себя хозяином Бармекидов! Они не мои рабы! Это я их раб! Да, я!

Защищать Бармекидов становилось все труднее, следовало предупредить вспышку высочайшего гнева, и шейх Исмаил уклонился от резких слов.

— Эмиру правоверных лучше знать своих слуг, — только и сказал он.

Слова старца пришлись не по душе Харуну ар-Рашиду, жаждавшему безоговорочного согласия.

— Другой ответ хотел бы я услышать от тебя, дядюшка, — сухо произнес он, поглядывая на старца. — Изворачиваешься ты, кривишь душой, боишься, как бы я не вспылил!