— Пока ты ничего не сказал об этом, — осторожно проговорила Аббаса, хотя и была уверена в том, что брат узнал ее тайну. — Цель, конечно, важная. Иначе бы ты не пренебрег сном или удовольствиями.
— Что ж, ты угадала… А дерзости, как посмотрю, утебя хоть отбавляй.
Харун ар-Рашид и Аббаса держались зло и настороженно. Беседа продолжалась.
— Ты спросил, я ответила…
— Интересно, а что ты ответишь на вопрос о своем предательстве?
— Я никого не предавала!
— Ах, вот как?
— О чем бы ты ни спросил меня, я всегда говорила правду.
— Твоя правда несколько запоздала. Не мешало бы тебе пожаловать ко мне самой, да пораньше, и покаяться во всем. Но тебе и в голову это не пришло! Как же, другое на уме было! Я обвиняю тебя в умышленном прелюбодеянии. Как ты, дочь потомственного халифа, могла сойтись с вольноотпущенником?
— Сойтись, ты говоришь? Он мой муж! Я чиста пред аллахом! Послушай, брат…
— У тебя нет больше брата! Слышишь, нет! Ты предала интересы нашего рода. Я обвиняю тебя в незаконном сожительстве. Оно порочит любую женщину и стократ — женщину благородной крови. О несчастная! Народив кучу детей, ты воочию доказала, что грешна, выставила свой грех на общее посмеяние!
В душе Аббасы будто что-то надломилось. Стоило ей услышать о детях, вспомнить о Хасане и Хусейне, о том, что они сейчас беззащитны, как храбрости ее будто и не бывало. Аббаса упала на колени, руки сами собой простерлись для молитвы.
— О аллах, будь милосерден! Взываю к тебе, аллах! А ты, брат, ты отказываешься от меня? Отказываешься?
Харун ар-Рашид удовлетворенно откинулся назад.
— Наконец-то я дождался, что ты заплакала! Я счастлив. Твои слезы — еще одно доказательство преступления. Мне все не верилось. Теперь я знаю — это правда. Но почему ты созналась? А? У тебя нет иного выхода! Хочешь слезами выклянчить прощение.
Будто ожегшись, Аббаса отдернула руки и вскочила с колен. Глаза мгновенно просохли.
— Я не нуждаюсь в твоем прощении! На моей стороне закон, и я требую его соблюдения. Я тебе не рабыня и не наложница.
— Это еще что за новости?! — прохрипел Харун ар-Рашид, выпрямляясь.
— Ах, ты не понимаешь, мудрейший из мудрейших! Придется разъяснить тебе, ничего не поделаешь. Ты собственноручно подписал брачный договор, я — супруга визиря, и об этом знает весь Багдад.
— Ты забыла условие, при котором был составлен дого…
— Оно нигде не записано, мудрейший из мудрейших, — перебила Аббаса, — и потому не имеет силы закона.
— Ха, ха, ха! Благодарствую, прелюбодейка! Я любил тебя и твоего визиря больше всех на свете. Теперь я ненавижу вас обоих сильнее, чем кого бы то ни было раньше! Теперь я понял, как нужно с тобой обращаться. Ты получишь по заслугам! Знай, законы пишутся для того, чтобы держать народ в подчинении. А халифам законы не нужны.
— О мудрейший из мудрейших, уж не забыл ли ты об аллахе? Аллах превыше халифов. Можно идти против законов, смеяться над ними, но никто не может идти против аллаха, никому не дозволено смеяться над всемилостивым и всемогущим!
Глава LX
БРАТ И СЕСТРА
Привыкший считать себя непреложным блюстителем правды, Харун ар-Рашид не переносил, когда оспаривали его мнение. Для чего созданы придворные? Чтобы исполнять малейшие халифские желания. Для чего существуют подданные? Чтобы верить халифу. Аббаса пытается доказать, что он неправ. Тем хуже для нее. Нет правды вне халифа и кроме халифа. Эмир правоверных — единственный носитель земной правды; пора бы знать об этом!
Он передернул плечами и проговорил:
— Тебе известно, что ждет того, кто идет против меня?
— Можешь проклясть меня, это твое право! — вырвалось у Аббасы. — Я утверждаю и буду утверждать, пока бьется мое сердце: я и Джаафар живем по закону, он не соблазнял меня и не обманывал.
— Несчастная! Ты любишь его! — В исступлении Харун ар-Рашид чуть было не кинулся на сестру.
— Да, люблю! Он достоин любви! Это замечательный, благородный человек! — бросала она короткие гордые фразы. И вдруг залилась густым румянцем: согласно бытовавшим понятиям, говорить вслух о любви считалось неприличным.
Об этом же, заметив ее смущение, подумал и Харун ар-Рашид. И тотчас использовал его.
— Как ты смеешь болтать о своих чувствах? — воскликнул он, пытаясь сломить упорство сестры. — Оставь свои грязные признания! Как низко ты пала!
— Нет визирю равных в мире! Выше его один эмир правоверных! — с жаром воскликнула Аббаса.
— Твой любовник — всего лишь вольноотпущенник, таким он останется до самой смерти. Впрочем, ждать осталось недолго…
— Отнесись к нему справедливо! Сохрани Джаафару жизнь, его жизнь нужна халифату!
— Никому она не нужна! Так же, как и жизнь ваших ублюдков! — выкрикнул он в ярости.
— Ты хочешь убить моих мальчиков?! — В ужасе Аббаса схватилась за голову и почувствовала, как силы покидают ее. — Невинных крошек, еще не познавших сладости юношеских лет? О, аллах! Мои дети! Харун, пощади их! Пощади! Ты сам отец! Зачем ты меня мучаешь, свою Аббасу? Вспомни наше детство! Как мы вместе играли в шаха и шахиню, как бросали маленькую гуру!