–
– Но муж рассказывал мне, что это центр фламенко и очень уважаемое заведение.
–
– Не может быть! – воскликнула шокированная Мария.
– Это тебе не Сакромонте, моя дорогая. Это Барселона. Здесь все может быть, особенно если речь идет о том, чтобы заработать какие-то деньги.
Мария в ужасе представила себе Лусию. Неужели и ее дочь заставляют срывать с себя платье в поисках воображаемой блохи? Кошмар!
– Я должна немедленно отыскать мужа и дочь. У меня плохие новости для них.
– Что случилось?
– Наш сын недавно скончался. Я пыталась передать мужу весточку через тех, кто бывает в Барселоне, но ответа от него так и не дождалась.
Тереза перекрестилась, а потом положила свою полную смуглую руку на худенькое плечо Марии.
– Сочувствую твоему горю. Знаешь, что? Побудь пока со Стефано, а я пойду поищу своих сыновей. Пусть проводят тебя в Чайнатаун.
Тереза поспешно удалилась, оставив Марию торчать на душной, засыпанной песком улочке. Вся душа ее, каждая косточка ее тела изнывали по родному дому в Сакромонте. Скорей бы снова домой!
От всех ее былых фантазий, которые она сама себе понапридумала о том, как шикарно живет их родня в Барселоне, не осталось и следа: все на глазах превратилось в убогий и нищенский быт. Она-то воображала себе, что родственники живут в больших красивых домах с водопроводом, с огромными кухнями, на манер того, как живут богатые испанцы в Гранаде. Ну, и где все это? Ютятся в каких-то жалких лачугах, словно крысы. Никакой определенности ни в чем, все так же зыбко, как тот песок, что они топчут ногами, и так с самого рождения и до смерти. И вот где-то в одной из таких лачуг ютятся и ее муж с дочерью…
Через какое-то время Тереза вернулась в сопровождении костлявого молодого человека, на лице которого выделялись аккуратные, напомаженные усы.
– Это мой младший, – пояснила она Марии. – Жоакин. Он согласен сопровождать тебя сегодня вечером в бар «Манкуэт». Ты же знаешь, где это место,
– Да, мама, знаю.
– А переночевать сегодня можешь у меня, – сказала ей Тереза. – Правда, я могу предложить тебе только тюфяк на полу.
–
– В самом конце улицы, – пальцем показала ей Тереза.
Мария миновала ряд убогих хижин и очутилась среди женщин, ждущих своей очереди, чтобы попасть в общую уборную. Запах внутри был просто омерзительный. Нельзя сравнить даже с тем, как смердело тело Филипе на третий день после кончины. Но на стене в предбаннике висело какое-то потемневшее от времени, треснутое зеркало, и стояло ведро с водой, чтобы можно было ополоснуть руки и лицо. Мария осторожно смыла грязь с лица, стараясь не касаться губ, чтобы не занести ненароком заразы. Сбросив с головы траурную косынку, она распустила волосы, наспех прошлась по ним расческой, и вдруг уставилась на собственное отражение в зеркале.
– А ты ведь это сделала, Мария, – сказала она себе. – Одна добралась до Барселоны. Самостоятельно. А теперь ты должна найти свою семью.
Возвратившись в домик Терезы, Мария обнаружила там кучу народа какие-то незнакомые мужчины, женщины, наверняка приходящиеся ей родней. Все толпились на улице, желая поприветствовать ее. Кто-то принес с собой анисовой водки, кто-то прихватил бутылку портвейна, чтобы помянуть ее усопшего сына. Между тем уже опустился вечер, откуда-то вдруг возник гитарист. И тут до Марии дошло, что она невольно принимает участие в импровизированном поминальном обеде по ее сыну, который устроили люди, доселе ей совершенно не знакомые. Но так уж заведено у цыган, и сегодня она была несказанно рада тому, что тоже принадлежит к этому племени.
– А нам еще не пора? – шепотом спросила она у Жоакина.
– О, в Чайнатауне жизнь начинается только за полночь. Так что мы еще успеем.
Но вот он подал ей условный знак, а собравшихся гостей, число которых неуклонно возрастало по мере того, как длилось застолье, уведомил, что забирает с собой Марию и они отправляются на поиски ее мужа. И лишь когда они вышли из дома и двинулись в путь, Марию внезапно осенило: как ни странно, но никто из собравшихся не сказал ей за весь вечер, что видел или слышал хоть что-то о Хозе и Лусии.