Сестра ветра

— Пожалуй, мне лучше оставить ваше заявление без комментариев, — рассмеялся в ответ Том. — Скажу лишь одно, что, впрочем, лежит на поверхности. Остаток жизни они прожили счастливо, в любви и согласии. Наверное, Йенс до конца своих дней был глубоко признателен Григу за то, что тот вытащил его из парижских подворотен, и Анне за то, что она простила его. Кстати, эти две супружеские пары были очень дружны, много времени проводили вместе, да и жили по соседству, совсем рядом друг с другом. После смерти Грига Йенс помогал в организации музыкальной кафедры и факультета музыки в университете Бергена на средства, которые завещал для этих целей Эдвард Григ. Сегодня факультет преобразовался в Академию Грига. Ее я и окончил в свое время.

— Я ничего не знаю об истории семьи Халворсен после 1907 года. Этим годом, между прочим, и заканчивается книга Йенса Халворсена. И музыки его я никогда не слышала.

— Мне кажется, что среди его сочинений не так уж много достойных, заслуживающих того, чтобы их услышали. Впрочем, когда я разбирался в его нотах, которые многие годы пылились в коробках на чердаке, то отыскал пару-тройку очень любопытных произведений. К примеру, концерт для фортепьяно с оркестром. Насколько мне известно из моих изысканий, его никогда не исполняли на публике.

— Неужели?

— Между прочим, в рамках празднования столетия со дня смерти Эдварда Грига запланировано множество всяких разных мероприятий, в том числе и большой концерт здесь, в Бергене, который станет финальным аккордом всех празднований.

— Да, Вильем говорил мне об этом.

— Как вы понимаете, программа концерта будет составлена таким образом, чтобы максимально полно представить слушателям норвежскую музыку. Как было бы здорово, если бы на этом концерте состоялась и премьера сочинения моего прапрадедушки. Я побеседовал на этот счет с членами организационного комитета и с самим Эндрю Литтоном. Это наш известный и уважаемый дирижер, а на данный момент еще и мой непосредственный руководитель. Они прослушали фрагмент сочинения, один из самых вдохновенных, по моему мнению. Короче, концерт для фортепьяно с оркестром внесен в программу концерта, запланированного на седьмое декабря. Как только я отыскал ноты на чердаке, то тут же переслал их одному талантливому парню для дальнейшей оркестровки. Но вчера, вернувшись из Нью-Йорка домой, нашел на своем автоответчике удручающую новость. Оказывается, у этого человека заболела мать, серьезно заболела. Это случилось несколько недель тому назад, а в результате он даже еще не приступал к работе над оркестровкой.

Том замолчал. По унылому выражению его лица было понятно, что новость совершенно выбила его из колеи.

— Получается, что едва ли мы успеем что-то сделать до декабря месяца. Очень жаль… Очень! Повторяю, на мой вкус, это, несомненно, лучшее из того, что написано Йенсом. И конечно, весь антураж… Представляете, премьерное исполнение концерта Халворсена на торжествах в честь Эдварда Грига, того самого Халворсена, который когда-то играл в составе оркестра на премьере спектакля «Пер Гюнт». Лучшего обрамления и не придумаешь. Впрочем, хватит о моих бедах. Поговорим лучше о вас, Алли. Вы когда-нибудь работали в оркестре?

— Господь с вами! Конечно, нет. Не думаю, что уровень моего исполнительского мастерства тянет на работу в серьезном профессиональном коллективе. Я себя расцениваю как такого любителя игры на флейте.

— После того, что я слышал вчера, категорически с вами не соглашусь. Вильем сказал мне, что вы четыре года отзанимались в Женевской консерватории. И после этого вы, Алли, пытаетесь уверить меня в том, что вы всего лишь любитель. Стыдно! — укорил меня Том.

— Ну, может быть, я немножко приврала… Но в любом случае до последнего времени я числила себя в рядах профессиональных яхтсменов.

— Вот так дела! И каким же образом вы приобщились к миру профессионального спорта, интересно знать?

За чашечкой чая с травами, которые Том специально для меня отыскал в кухонном буфете, я поведала ему всю причудливую историю своей жизни, включая и те события, которые привели меня в конце концов в Берген. Кажется, я уже стала привыкать к тому, что мне приходится снова и снова рассказывать эту историю самым разным людям. Правда, не столько эмоционально привыкла, сколько к самим фактам. Сама не знаю, хорошо это или плохо.

— Боже мой, Алли! А я-то думал, что у меня сложная жизнь. По сравнению с вашей… да… Не могу представить, как вам удалось пережить столько горя. Салютую вам, Алли! Примите мое самое искреннее восхищение.