В следующие дни она часто поглядывала в сторону высокого здания, в котором, как она знала, в тепле сидит хорошо одетый Кай Швейгорд. Недалеко от новой церкви, чуть ниже по склону, выросла звонница, и Астрид корила себя за то, что не согласилась, когда он приглашал ее прогуляться. Такая прогулка относительно скоро завела бы их обоих в центральный проход церкви, под очи старшего пастора.
Но для них звонили бы лишь маленькие колокола.
Месяцы проходили бескровно, потом грянули холода. Живот рос, озеро покрылось льдом, и вот настала эта декабрьская неделя. Безрадостная неделя, когда вернулся Герхард Шёнауэр.
Но ему хватило мужества, которого недоставало Каю Швейгорду. Хватило мужества появиться у Хекне. Одному пройти среди сугробов, где его было отлично видно издали. Громко постучать в дверь и сообщить ей плохую новость, действительно плохую новость, а потом, глядя в глаза, выслушать ее плохую новость, действительно плохую новость.
Он по-прежнему хотел сдержать обещание. Он по-прежнему обещал ей Дрезден. Но люди, подрядившие его на это дело, явились в пасторскую усадьбу, надзирают за ним, и он не вполне представляет, как они теперь планируют осуществить отъезд. В его словах слышались нотки отчаяния, и Астрид понимала, что Герхард Шёнауэр готов сдержать слово, но сейчас не в состоянии сделать это. Когда она рассказала ему, что ждет ребенка, он мучительно сжался под бременем ответственности, отчаяние переросло в страх. Когда они расстались, она была рада, что он ушел, поскольку тяжесть выпавших на их долю испытаний была столь велика, что, если бы они слишком близко подошли друг к другу, земля не выдержала бы и разверзлась у них под ногами.
Астрид просто стояла и смотрела ему вслед. Отмахнувшись от домашних, закрылась у себя в комнатке и там уже представила себя на улицах Дрездена. «Со мной там будет двое детей, голодных детей, и как я их там, в Дрездене, прокормлю?»
Вскоре она узнала о поступке Кая Швейгорда. В прежние времена она ворвалась бы к нему в кабинет с вопросом: не забыл ли он, кем был Иуда Искариот?
Она помнила слова деда. Зло ли, глупость ли, не в мелочах, а по-крупному, тоже долго не забываются.
– Ты еще за это заплатишь, – пробормотала она. – И для вас, герр Швейгорд, наступит Скреженощь. И ваше лицо прячется где-то на ковре из Хекне.
На следующий день Астрид снова добрела до Дохлого омута. Ее шерстяные чулки сплошь облепило снегом. Она вышла на лед, хрустнувший под ее ногами, опустилась на колени, рукавом сгребла снег в сторону и устремила взгляд в черную воду, где отражалось ее лицо, но корка льда на воде мешала различить нечеткое отражение. Астрид выглядела как на незавершенных набросках Герхарда.
Вокруг тишина и снег. Никогда больше не зазвонят в Бутангене Сестрины колокола. Что предвещал их звон, когда они с Герхардом стояли у камня возле омута? Что появление детей неизбежно, уготовано судьбой? Или что ее ждет беда?
Ночи не приносили облегчения. Она ворочалась в постели, то пытаясь найти выход из ситуации, то погружаясь в отчаяние. Перебирая мысленно картины возможного будущего, она отгоняла их от себя, пока они вновь не возвращались к ней все в том же безнадежном виде, чтобы опять исчезнуть; она ощущала себя как голодный ребенок в напрасных поисках пищи.
Может, ей стоило пойти к возчикам, напроситься следом за ним поехать в Дрезден? Какой щелчок по носу ожидает ее там? Прикинув все за и против, она ощутила прилив жара от представившейся ей еще одной возможности: Америка. В таком случае следует поехать, пока дети не родились, а то придется раскошелиться на три билета.
Лучше остаться на хуторе, положиться на то упорство, которое она в себе ощущала. Она здешняя, судачить о ней будут, но ей достанется не так сильно, как тем бедным девушкам, которым приходится выживать в одиночку, получая работу только на время страды. Она видывала таких: сами орудуют граблями на поляне, ребеночек, завернутый в старую одежду, лежит на краю леса, а они носятся туда-сюда, чтобы дать ему грудь. Конечно, были такие женщины, что справлялись в одиночку, но они от такой жизни делались злыми и вечно ходили недовольными, и она чувствовала, что тоже может стать такой.
Астрид взяла в руку колечко, подаренное Герхардом, и покрутила его в пальцах. «Не поступай так со мной, Господь Бог, – подумала она. – Смилостивись. Не навреди им. Деткам моим».
Тридцать человек в меховых полушубках
Возле сарая стояли коренастые местные лошадки, запряженные в сани. Рядом топтались одетые в меховые полушубки мужики, в большинстве своем с пышными висячими усами – извечной приметой умелых перевозчиков на большие расстояния.