Первое, о чем стоило задуматься, – это как же слаженная рабочая артель, которой руководили умелые возницы, мастера санного фрахта, собаку съевшие на распределении и креплении грузов, допустила молодого чужака, иностранца, в пургу везти самую драгоценную поклажу в одиночку, не отправив сопровождающих ни впереди, ни сзади, чтобы в случае чего они могли прийти на помощь? Вторым подозрительным обстоятельством было то, что распустились крепления. Колокола были крепко-накрепко принайтовлены возчиками, обладавшими сорокалетним опытом работы, и крепления должны были удержать колокола даже в опрокинувшихся санях.
Когда Монс Флюэн и двое самых опытных возчиков артели оказались на месте, где случилось несчастье, они всерьез задумались над этим. Флюэн послал в Лиллехаммер за профессором Ульбрихтом, а сам пешком прошел весь путь от сарая до рокового места. Хотя следы полозьев замело снегом, он несколько раз присаживался на корточки и рылся в снегу, выходил к обзорным точкам, откуда можно было замерить расстояния и углы, стаскивал шерстяную варежку, обхватывал рукой подбородок и указательным пальцем постукивал по губам. Вскоре ему доложили, что накануне герр Шёнауэр вел себя странно и что утром он настойчиво просил погрузить оба колокола на одни сани. Тогда загрузили еще двое саней, собираясь отправить все три экипажа одним караваном. Но тут заволновалась черная лошадь, запряженная в сани с колоколами. Она стронулась с места, и немец бросился на сани, но не сумел – или не захотел – остановить лошадь, продолжавшую бег. Чуть позже лошадь и сани промелькнули между деревьями на другой стороне, потом загудели церковные колокола, а лошадь примчалась назад.
Обвинения в адрес Шёнауэра воспринимались с трудом; чтобы уловить их суть, требовалось разбираться в таких понятиях, как «шпрунт» и «хакамора», «копылья» и «вязы», а также быть хорошо знакомым с рельефом местности на дальней стороне озера, ездить по которой обычно избегали. Складывалось впечатление, что Герхард Шёнауэр сам подстроил крушение, а потом или сбежал, или утонул. Но все эти подозрения были слишком легковесными, чтобы заставить сомневаться в громкой истории, распространявшейся столь же беспрепятственно и повсеместно, как и колокольный звон, а именно что вмешались высшие силы и довершили то, что пытался сделать один из колоколов, падавший в церкви, – лишили жизни человека, пытавшегося их похитить. Это объяснение пришлось сельчанам больше по душе, опровергнуть его было невозможно, оно заключало в себе и проявление заднего ума, и осуждение. Казалось совершенно немыслимым, чтобы Шёнауэр сам погубил дело, ради которого он с энтузиазмом и неимоверным тщанием трудился с апреля. Должно быть, истина состояла в том, что этого человека наказал Господь. И мало того: его видели вместе с Астрид Хекне, а она с того самого хутора, что даровал колокола, и теперь она ждет ребенка.
Но возчики не прекращали поисков и обнаруживали все больше подозрительных моментов. Они нашли затоптанную в снег веревку обвязки, перерезанную ножом. Прекратив работу, договорились, что продолжат, только если им пообещают оплатить все сполна; они стояли на том, что покойный Шёнауэр специально утопил свой груз.
И как раз тут дело повернулось другим боком. Спохватились, что пропал Арвид Налле, дурковатый парень, которого нельзя было оставлять одного. Утром он вместе с братом отправился посмотреть на рабочих лошадей, но в суматохе куда-то подевался. Народу на лед набежало много, и брат хватился Арвида не сразу. Люди увлеченно подзуживали друг друга, а брат Арвида громко звал его, бегая среди толпы, и в конце концов заметил его в лесу на другом берегу озера. Тот брел по колено в снегу с северной стороны, где ему совершенно незачем было болтаться, и волок за собой что-то тяжелое и неровное. Оказалось, это насквозь промокшее пальто, которое смерзлось в бесформенную ледышку с какими-то красными продолговатыми пятнышками. Арвид тащил пальто за рукав, и оно оставляло в снегу глубокий след. Когда же Арвид подошел совсем близко, многие узнали рыжее пальто Герхарда Шёнауэра с вышитыми вокруг петель восьмерками.
Арвид Налле объяснялся бестолково, но с помощью брата удалось выяснить, что пальто было найдено у северного берега озера. Сельчане потянулись туда длинной, но редкой вереницей, самые шустрые впереди, медлительные в конце. Зевак набралось с сотню, и, добравшись до места, они вынуждены были признать, что день выдался не таким уж занятным. Потому что одно дело – поучаствовать в становлении легенды, материал которой податлив и охотно меняет форму, не оказывая сопротивления, и совсем другое дело – лицезреть замерзшего в снегу человека.