Сестрины колокола

Астрид пошла за своей воскресной одеждой, а когда мать спросила, что она такое задумала, она ответила, что раз уж у них нет церкви с алтарем, к которому отец мог бы ее проводить, чтобы отдать под венец, то пусть они продолжают заниматься своими делами. Они не поняли, что дочь говорит серьезно, и она вернулась в пасторскую усадьбу одна. К этому времени Герхард сумел сесть в постели и хоть и с трудом, но мог уже между приступами кашля выговорить несколько слов подряд. Старшая горничная уложила волосы Астрид высоким узлом, а для Герхарда принесла костюм, оставшийся от ее покойного мужа. Потом Астрид услышала в коридоре шаги. Это пришли ее отец, Олине и Эморт.

Поддерживая Герхарда с обеих сторон, они помогли ему дойти до импровизированной часовни в парадной гостиной. Венчающиеся и приглашенные заняли места перед оставшейся от старой церкви утварью.

Кай Швейгорд вышел вперед. В Библию, между первой и второй строфами Песни песней, были вложены два небольших конверта со свидетельствами о заключении брака.

Астрид с Герхардом были обвенчаны, стоя в центре комнаты в бледном зимнем свете, падавшем из окна. На словах «браки совершаются на небесах» голос Кая Швейгорда сорвался.

Астрид Хекне положила руку ему на плечо, и, когда они все трое таким образом соединились друг с другом благодаря ей, она попросила:

– Пожалуйста, повтори это по-немецки.

Кай Швейгорд кивнул и завершил венчание на родном языке Шёнауэра. Герхард сказал Астрид Хекне «да» и надел плетеное колечко на палец ее правой руки. В легких у него сипело и булькало.

Чуть позже они остались вдвоем. Прижавшись к нему, она прислушивалась к его дыханию. Собрав все силы, он повернулся к ней:

– Астрид…

– Да, Герхард?

– Прекрасно то, что я вижу, – сказал он по-немецки.

Собирайся в Дрезден

В этот вечер на дальнем берегу озера Лёснес снова метались факелы. На следующее утро стало ясно, что поисками занимаются по крайней мере восемь человек. Руководит ими Кастлер и незнакомый мужчина в черном пальто, поразительно высокий. Видевшие этого человека вблизи обратили внимание на его изрытое оспой лицо: кожа походила на перестоявшую и забродившую кашу.

Бутангенцы выступили в эти дни единым фронтом, что было непривычно. Никто не захотел одолжить чужакам лодку, с которой можно было бы спустить драгу; ни у кого не нашлось места для ночевки, никто не продавал съестное, и уж конечно, ни у кого не оказалось сухих дров для костра. То, что нашелся Шёнауэр, люди восприняли по-разному. Одни полагали, что так ему колокола отомстили; другие считали его спасителем колоколов; кому-то он представлялся провинившимся человеком, принявшим наказание, кому-то – героем, но как бы то ни было, погрузившийся в безмолвие участок на озере являл собой место погребения колоколов, и коснуться воды над ними веслом приравнивалось к осквернению могилы.

За чужаками постоянно следовала толпа; многие придумывали себе срочные дела, которые требовали поездки на лошади или на лыжах, причем обязательно перед носом у приезжих. По льду озера так и тянулся народ, не давая утихнуть потоку слухов о том, кто что сделал или сказал. Вроде бы к концу дня у кромки воды нашли обломок доски. На ней плотницким карандашом был указан вес в фунтах, благодаря чему догадались: это обломок обшивки колокола. Но больше ничего не было найдено, и тем вечером факелов на том берегу не видели.

На следующее утро все перевернулось.

Оказался взломанным лодочный сарай, без спроса была взята лодка, а на дальнем берегу стояли кучкой пять человек в радостном воодушевлении. Они стояли, окружив церковный колокол. Он еще хранил в себе тепло озерной воды, и снежинки, опускаясь на бронзу, таяли.

– Вот ты и здесь; собирайся в Дрезден, – сказал один из пятерых.

Это они нашли Халфрид. Она лежала на боку, как подстреленная олениха.

* * *

Пасторская усадьба погрузилась в тишину. Слышны были только шаги старшей горничной и звяканье кофейников. На дворе вовсю мело. Дверь спальни на втором этаже была заперта. Молодые выбирали имена для своих двух деток.

В этот день грянула оттепель, возвещавшая приближение Рождества. И в эту мягкую погоду на конных санях по липкому снегу в усадьбу пастора заявился денщик-датчанин забрать Герхарда Шёнауэра.

Датчанин сказал Каю Швейгорду, что Халфрид залегла на мелководье, чуть не докатившись до места, где дно резко опускалось. Вероятно, второй колокол покоится на глубине не меньше двадцати метров, ведь вся отмель была тщательно обследована. Денщик сообщил, что объявление о награде остается в силе до тех пор, пока не будет найден второй колокол. Если же его не найдут, то на следующий год на его поиски сюда пришлют людей.

Сельчане чутко отслеживали каждое движение, и когда сани с Герхардом Шёнауэром выезжали с пасторского двора, по обе стороны дороги выстроились люди, тепло прощаясь с ним на диалекте, который он теперь прекрасно понимал.