Сестрины колокола

Все обитатели пасторского дома высыпали наружу. Кай Швейгорд и Астрид Хекне проводили Герхарда до самых саней и теперь стояли чуть поодаль друг от друга, молча провожая сани взглядом, пока они не скрылись в морозной дымке над озером.

«Я теряю его сейчас, – подумала Астрид, когда сани съехали на лед. – Сейчас я его теряю».

Выбравшись на другой берег, сани и лошадь повернули к провожающим боком, но до них было слишком далеко: не разглядеть, обернулся ли Герхард Шёнауэр попрощаться с Бутангеном.

Сплошняки

В новой церкви оставалось доделать только кое-какие мелочи; теперь, когда повсюду вокруг лег глубокий снег, визг пилы и стук долота звучали приглушенно. Но работа шла медленно, выполняли ее очень тщательно дотошные мастера, давшие пастору понять, что раньше Рождества церковь готова не будет и что придется, пожалуй, всю зиму доводить тут все до ума. Кай Швейгорд согласился с таким раскладом. Он ежедневно приходил посмотреть, как продвигаются работы, но в основном проводил время возле камина в своем кабинете.

Вскоре у людей появилась новая тема для разговоров.

Мороз крепчал. По домам расходились уже в кромешной тьме. Овцы в тот год не нагуляли достаточно жира, так что и дома приходилось сидеть в полумраке: сальных свечей не хватало, а те, что были, едва теплились, и в их неверном свете вечерние россказни обрастали все новыми и все более невероятными подробностями. Земля промерзла на большую глубину, зато Кай Швейгорд увидел наконец плоды своих трудов: гробы с покойниками заносили в звонницу и запирали там.

В парадной гостиной он одного за другим крестил младенцев – их народилось так много, что ему с трудом удавалось не перепутать их имена. На рождественское богослужение пастор пригласил всех в Фовангскую церковь, но он уже достаточно хорошо изучил селян, чтобы понимать: придут немногие. Зимой до Фованга было рукой подать, если звали поплясать или перекинуться в карты, а вот ехать на мессу оказалось ужасно далеко. Никому не хотелось чувствовать себя бедными родственниками, усаживаться на скамьи, согретые другими, вдыхать испарения чужих людей. Так что рождественскую мессу в эту злосчастную зиму Кай Швейгорд отслужил в полупустой церкви, и это с неизбежностью породило выражение «Бутангенская месса», то есть богослужение перед кучкой людей, с гуляющим от стены к стене полупустого помещения эхом.

Но в глубинах озера покоилось нечто, на что селяне могли положиться, – некая мощь, отлитая из скорби и тоски. И вот пошел слух, что когда второй колокол достигнет пределов той далекой страны, что называется Саксонией, и когда там заново отстроят старую церковь и вознесут на колокольню Халфрид, то Гунхильд отзовется, жалобно и печально зазвонив из-под воды. Так сестры и будут перекликаться: происходящее в Дрездене будет находить отзвук здесь, и наоборот, тамошний колокол зазвонит, случись что важное в Бутангене.

В январе к легенде о Сестриных колоколах добавилась последняя и – как выяснилось позже – важнейшая глава. Деревенский дурачок Арвид Налле, тот самый, что нашел Герхарда Шёнауэра, рассказал, что какой-то голос выманил его на лед. Что он, мол, заготовил для голодных птичек традиционный рождественский сноп и хотел поставить его в том месте, где он нашел замерзающего немца. Его сестры сочли это блажью, поскольку птиц там никто сроду не видал, да и сам Арвид слишком бестолковый, чтобы отпустить его туда одного. Но перед Рождеством у них было столько дел, что Арвид все-таки ускользнул туда в одиночку, воткнул шест со снопом в глубокий снег и побрел домой. По дороге он, по своему обыкновению, сосал налипший на варежку лед и озирался по сторонам, и вдруг со стороны незамерзшей части озера Лёснес послышались какие-то звуки. Сначала он подумал, что это плещется вода, но потом разобрал в перешедшем в шепот плеске свое имя.

Он подошел к самой кромке льда, и там голос стало слышно отчетливо. Голос был женский, голос взрослой женщины. Видеть он ее не видел, но не испугался, поскольку говорила она на бутангенском наречии. Похоже, Арвида она узнала. Женщина сказала:

– Сплошняков как народится семь подряд, две сестрицы с колокольни зазвонят.

Арвиду поверили: так часто бывает, что дети, которым не дается счет и письмо, наделены другим, более редким даром. Окончательно же убедило людей слово «сплошняки», ведь Арвид не мог придумать его сам. Многие, даже очень старые, покачали головой и сказали, что не знают такого слова, но на соседнем хуторе принимала роды Фрамстадская Бабка; рассказы об этом происшествии дошли и до нее, и ей вспомнилось, что она слышала это слово от своих предшественниц, старых повитух, и этим древним словом называли то, чего в округе не случалось долгие десятилетия.

– Сплошняки, – сказала она, – это мальчики, которые родятся у матери подряд, без девочек между ними.