Сестрины колокола

Она долго сидела над его ящиком с принадлежностями для живописи, ящиком, который хранил ту жизнь, какая, надеялась Астрид, будет у них. Она взяла в руки альбом и стопку рисунков, нашла тот, на котором они стоят возле каменной изгороди, он и она, герр и фрау Шёнауэр, их дети, их кирпичный дом. Нашла жуткую картину с изображением того ужаса, который она пережила на колокольне; эта картина свидетельствовала о том, что никто не умел так глубоко заглянуть в ее душу, как он.

К вечеру она взяла себя в руки. Собрала волю в кулак, как собирали в кулак свою волю и принимались за ежедневный труд поколения женщин после обвалов и наводнений, после чахотки и кровавого поноса, после заморозков, уничтожавших урожай, и после пожаров.

Письмо прислал человек по фамилии Микельсен. Конверт открывали и снова заклеили. Листок был исписан с обеих сторон, а в конце стояла подпись Микельсена. Писавший представился и рассказал, как встретился с Герхардом и как они несколько недель работали вместе. Все это соответствовало содержанию последнего письма, полученного Астрид от самого Герхарда. Но Герхард не писал ей, что сильно болен. Микельсен же сообщил, что Шёнауэра положили в городскую больницу с тяжелым двусторонним воспалением легких.

* * *

«В тот день мы прекратили работу и поехали с Герхардом в больницу, но по пути он потребовал зайти в банк. Мы говорили, что ему надо скорей к врачу, но он все же добрался до стойки, хотя кашлял так сильно, что сначала ему не хотели выдавать деньги. Он снял восемнадцать марок и шестьдесят три пфеннига, а я их обменял, как следует из двух приложенных квитанций, на норвежские кроны. Насколько я понимаю, это сумма, причитающаяся ему от академии».

* * *

Астрид смотрела на ассигнации. Вот так выглядит действительность. Деньги умершего человека. Через два дня после визита в банк он скончался и был похоронен на кладбище Альтер-Анненфридхоф в присутствии Микельсена, рабочих артели и профессора Ульбрихта.

Она вложила письмо и квитанции между страниц «Майеровского словаря-компаньона», но снова и снова перечитывала короткую записку, написанную тем же Микельсеном.

* * *

«Дорогая Астрид, я пишу это письмо на Лейпцигском почтамте. Вчера вечером мне пришли в голову кое-какие мысли. Герхард рассказал, что ты в положении. Что в твоей семье бывали близнецы. Что ты беспокоишься, не повторится ли с тобой история, случившаяся в роду. Лейпциг расположен недалеко от Дрездена, и я многих тут знаю. Недавно я посетил немецкого врача-акушера, помолвленного с норвежкой. Он постоянно бывает в Кристиании по приглашению Национального госпиталя и весной снова собирается туда. Его имя Макс Зенгер. Многие годы он занимался совершенствованием одного способа родовспоможения при осложненной беременности. Он называется кесаревым сечением. К сожалению, пока этот метод сопряжен с большим риском. Я взял на себя смелость описать ему твою ситуацию, и он не возражает против того, чтобы принять у тебя роды. Осведомись о нем в Родильной клинике в Кристиании.

Твой друг, Микельсен».

Овца легше не родит

– Он умер, говорят, – сказала Фрамстадская Бабка.

Астрид кивнула и вошла. Не мешкая, сняла шаль. Старуха положила руку ей на живот, пощупала; переместила руку на другое место и ощупала таким манером всю округлость.

Астрид спросила:

– Их ведь двое, да? Детей.

Фрамстадская Бабка покачала головой:

– Кто ж знает. Вполне может быть просто крупный малец. Пока роды не начнутся, не узнаем.

– А никаких нет знаков?

Фрамстадская Бабка крякнула:

– Кроме поперечины, никаких. И ты же знаешь, что она тебе сказала.

– А ты веришь поперечине?

– Что она показывала, то сбывалось. Много раз.

– Больше половины?

– Гораздо больше.

– Она сказала, что их двое, – сказала Астрид. – Два мальчика. И мне было видение.

Фрамстадская Бабка нахмурилась, что было почти не заметно на ее изрытом морщинами лице, подвинулась на стуле ближе к краешку и предложила Астрид, если та хочет, рассказать, что ей привиделось.

– Они вроде как… воедино шли. Будто один другого нес.

– В гору или с горы?

– С горы.

– Поклажу какую несли или еще что?

– Не. Один другого вроде как прижал к себе и тащил.

Покачав головой, старуха сказала, что не знает, что и думать.

– Может, он тебе со своим духом-двойником показался. Или ты увидела уже бывшее, или только предстоящее. А годков-то им сколько было, тем двоим?

– Да вроде как мне сейчас. Или чуть постарше.

Фрамстадская Бабка прокашлялась, сняла две чашки с крючков под навесной полкой и подошла к закопченному очагу в углу комнаты, над которым на тонкой цепочке был подвешен закопченный чайник. Приподняв чайник, она наполнила чашку кофе и протянула ее Астрид, потом налила и себе. Кофе был терпкий, но горячий.

– Важно прислушиваться к знакам, – сказала Фрамстадская Бабка. – Но и полностью полагаться на знаки тоже нельзя. В колоколах ить твое семейное серебро, так, может, ты заглянула на какую потустороннюю дорожку своего рода, увидела след рядом со своим собственным. Я так думаю: ты своих детишек увидела, но это не значит, что они срослись.