Сестрины колокола

Фитили в масляных лампах под потолком были накануне подрезаны, так что лампы светили ровно и ярко, и когда собравшиеся поднесли бокалы к губам, коричневый херес заблистал сквозь шлифованные хрустальные грани, отливая золотом. Потом бокалы беззвучно опустили на стол, и по рукам пустили коробку с сигарами. Бургомистр и управляющий молокозаводом с довольным видом закивали, обнаружив, что им предлагаются гаванские сигары от Конрада Ландгорда. Один за другим присутствующие брали из коробки сигару и с удовлетворением вдыхали ее аромат. Описав круг вокруг стола, коробка добралась до Кая Швейгорда, сидевшего по правую руку от епископа.

Вдруг из коридора донеслись приглушенные звуки голосов. Швейгорд прислушался. Хлопнула входная дверь. Кай подскочил так, что ножки стула с визгом проехались по полу.

Епископ посмотрел на него:

– Что-то срочное?

– К сожалению, да. Я тотчас вернусь.

Закрыв за собой дверь гостиной, он поспешил на кухню. Там женщины покрасневшими руками мыли посуду в воде, от которой поднимался пар. В углу стоял великолепно украшенный миндальный торт в форме пирамиды, и старшая горничная Брессум с некоторым удивлением спросила, не пора ли уже нести его.

Кай Швейгорд, покачав головой, кивнул в сторону коридора.

Она вытерла пальцы передником и последовала за ним.

– Я слышал, там кто-то пришел, – сказал он.

– Да это Эморт из Хекне.

– Что такое?

– Да она в Кристианию уехала.

– Что вы такое говорите? В Кристианию?

– Чтобы родить. Астрид взбрело, что ей срочно надо туда, и ему пришлось отвезти ее в Лиллехаммер.

Кай Швейгорд вздохнул:

– Когда это было?

Маргит Брессум кашлянула:

– Да уж несколько дней. Ехали без остановки, так что, когда он собрался назад, полозья уже никуда не годились, а лошади были вконец измотаны.

– А зачем он сейчас сюда явился?

– Да по ихнему обыкновению, этих Хекне.

– Это что значит?

– Я так поняла, Эморт обещал ей, что сообщит вам про нее. Но их матери, видать, стыдно стало, она не хотела, чтоб на селе прознали, что она туда уехала.

Кай Швейгорд стоял в коридоре.

На подоконнике проснулся мотылек. Перед званым обедом женщины распахнули окна, чтобы выветрился чад. Должно быть, насекомое всю зиму пролежало в какой-нибудь щелке, теперь же оно расправило крылышки и запорхало вокруг лампы. Швейгорд собрался было прихлопнуть его газетой, но удержался и, поймав, выпустил в весенний вечер. Рассмотрев насекомое на свету, увидел, что это бабочка с ярко окрашенными крыльями.

Из парадной гостиной донесся вежливый выжидающий хохоток, и пастор вернулся к праздничному столу. Гости уже обрезали кончики своих сигар, но из вежливости не раскуривали их, дожидаясь Кая. Раскрытая коробка стояла возле его тарелки. Он извинился перед собравшимися, а когда обрезал свою сигару, епископ оторвал от книжечки картонную спичку и поднес к кедровой палочке, прилагавшейся к каждой сигаре; палочка вспыхнула ярким и чистым пламенем. Епископ обнес кончик сигары этим огоньком, и она разгорелась – ровно и основательно. Остальные последовали его примеру, и вскоре к лампам потянулся дымок, закружившийся широкими кольцами в струях горячего воздуха.

Кай Швейгорд не сводил глаз с ламп и говорил мало. Две служанки принесли серебряные кофейники, предлагая подлить желающим кофе.

Швейгорд, прикрыв чашку ладонью, отрицательно покачал головой, а когда девушки вышли, поднялся и произнес:

– Господин епископ, господин бургомистр, глубокоуважаемые гости. Я благодарен вам за все ваши хвалебные речи сегодня и за всю ту поддержку, которую вы мне оказывали целый год. Но произошло нечто непредвиденное, и это напрямую касается моих обязанностей как пастора, поэтому я вынужден вас покинуть. Мне крайне неудобно, но я очень прошу вас не расходиться и желаю вам прекрасного продолжения вечера.

Сказав это, он спокойно пошел к двери; удивление собравшихся сменилось замешательством. Он поклонился им от двери и еще раз извинился, а потом кинулся вперед по коридору, схватил сапоги с высокими голенищами и пальто и бросился к сараю, возле которого управляющий усадьбой и двое работников торопились запрячь лошадей.

* * *

До Кристиании он добрался поздним вечером следующего дня, и к тому времени, как он явился в Родовспомогательное заведение, уже давно стемнело. Швейгорда провели к Астрид. Она лежала под тонкой белой простыней, закрывавшей ее от ступней по самое горло. На высоком подсвечнике горела одинокая свеча.

В покойницкой она была единственной.

Кай Швейгорд стоял и смотрел. Волосы чистые; глаза закрыты. Руки лежат вдоль тела, и простыня совсем немного топорщится над животом.

Сначала он метнулся было согреть ее, ведь ей же, наверное, холодно под тонким саваном, в этом промозглом сером подвале. Но тут же спохватился, что ей уже никогда не будет холодно. Остановившись на полпути, он не смог сдержать слез. Санитар, проводивший его сюда, вышел, оставив его одного.