Сестрины колокола

Астрид поставила ведра на землю.

«Пойду туда, сейчас же пойду. Подброшу в чан своих серебряных далеров. Вдруг да сплавятся в удар мечом. Пусть это безрассудство, зато испробую хотя бы, каково это – поцеловаться с мужчиной».

Просто заблуждение

Кай Швейгорд дочитал письмо от епископа Фолкестада.

Пришло оно в самом начале недели, но пастор не мог заставить себя открыть его.

«Я рад, что теперь люди оповещены о сносе церкви. Употребите все свое влияние к тому, чтобы работы выполнялись без задержки. Новый храм Господень должен быть возведен не позже декабря, желательно и того ранее».

Швейгорд положил письмо на стол, задаваясь вопросом, какие слова подобрать для ответа. «Пребываю в замешательстве» – слишком мягко. Епископ вряд ли благосклонно воспримет известие о необходимости снизить цену из-за того, что недостает портала.

Дверь распахнулась, вошла Астрид Хекне. За ней, громко топая, явилась старшая горничная Брессум. Размахивая руками и едва переводя дыхание, она выдавила:

– Я не хотела ее пускать.

– Что вы расшумелись, Маргит, – сказал Швейгорд, вставая. – Спасибо, можете быть свободны. Присаживайтесь, фрёкен Хекне.

Он подошел к двери и не закрывал ее, пока не удостоверился, что старшая горничная действительно удалилась.

– Нельзя же врываться таким манером, – одернул он Астрид. – Я же… – Он переступил с ноги на ногу и начал заново: – Надо уважать пасторское служение.

* * *

– А вы, пастор, не должны продавать колокола. Он их селу дарил!

– Кто он?

– Эйрик с нашего хутора. Мой предок, очень давний. А теперь, значит, художник заберет их с собой, и…

– Нет, послушай, – начал Кай Швейгорд.

Но Астрид громко продолжила, заглушив его слова:

– И я думаю, ты об этом пожалеешь!

Кай Швейгорд покраснел:

– Астрид, я… двести лет прошло. Даже больше.

– Ты мне показывал новую церковь на рисунке. Но не сказал, что колокола увезут.

Кай Швейгорд пытался объяснить, что он тогда не знал всей предыстории, но отговорки забуксовали на гладком льду, и он сам услышал, как по-дурацки звучит его фраза, что они «в конце концов, просто отлиты из металла».

– Металл металлу рознь, – сказала Астрид. – Тебе-то без разницы, конечно. Но там все наше серебро!

Кай Швейгорд даже подскочил от такой наглости, но сдержался и сказал только:

– Нет, не без разницы. Конечно, они вошли в предание, это память о том, что случилось когда-то давно…

– Вообще-то господин пастор зарабатывает себе на жизнь историей, которая произошла почти две тысячи лет назад.

– Ну, знаете, достаточно! – воскликнул Швейгорд, выставив обе руки вперед ладонями, словно отгоняя привидение. – Я как могу стараюсь – стараюсь осторожно ко всему подходить. Ты бы остереглась, Астрид, потому что твои слова – это поношение, ясно тебе? Дa, настоящее глумление! А я хотел сказать, что колокола – это своего рода достопримечательность. Но главное не это, а то, что в промерзшей церкви умерла Клара.

– Да уж, проповедь была такой длинной, что Клара промерзла насквозь.

– Но я должен был довести службу до конца! Мне что же, следовало распустить людей во время богослужения? На самом деле я три или четыре псалма пропустил, видя, что многие мерзнут. – Он развел руками. – И епископ со мной согласен. Я рассказал ему о предании. Он ответил, что…

– Епископ да епископ. Нечего на епископа валить! Он здесь не появлялся. Откуда бы эти немцы разнюхали, что наши колокола такие ценные, кабы ты им не донес?

Он хотел было ответить, но она опередила его:

– Предание, говорите? Хорошенькое дельце! Продали колокола, прекрасно зная, что́ они значат для всех нас в Хекне. Понятно, вы оба не собираетесь надолго задержаться в нашем селе!

– Что значит – вы оба?

– Ты со своей невестой!

Он вскочил и стукнул кулаком по столу:

– Ну, хватит! Достаточно! Ты понятия не имеешь, чего я хочу от жизни! От пасторского служения! Я хочу творить добро! И не смей – не смей! – втягивать ее в это. Прекратите на меня давить, в конце концов!

Стоя друг против друга по разные стороны письменного стола, они едва переводили дыхание. Он первым заставил себя опуститься на стул. Из чернильницы плеснуло на стол, теперь на дереве останется темное пятно.

– Сожалею, Астрид. Со мной бывает, что я вдруг вспылю. Не всегда умею сдержаться. Но я отходчив.

Он почесал затылок, подошел к двери и выглянул посмотреть, не подслушивает ли горничная Брессум.

Никого.

– В новогоднюю службу крестили девять детей. А в следующие месяцы еще тридцать два, из них пятнадцать незаконнорожденных. Три малыша уже умерли от болезней. Живут все в тесноте, земля не в состоянии нас прокормить. Население стремительно растет, и в критическую минуту храм всех не вместит. Прихожанам необходимы просвещение, разум, руководство! Ты же умная женщина, Астрид. Разве сама не видишь всего этого? Подумай лучше о том, что дар твоей семьи послужит высшей цели, а именно – улучшению условий отправления религиозных обрядов.

– Людям хочется еще и красоты. Чего-то, что украсит жизнь. Ну, не как украшения. А как красота, какую люди почувствуют в себе.

– Ну да. Да, конечно.

– Знать бы, что он про это подумал бы, – сказала она.