Сестры из Версаля. Любовницы короля

Мрачные тона предыдущего короля навсегда стерты пастельной роскошью.

– И где он сейчас?

– В своем парижском особняке.

Ришелье пристально смотрит на меня. У меня мозг кипит, пока я пытаюсь вспомнить, что мне известно о Тибувиле и его семейных связях. Но понимаю, что ничего. Мне следовало бы уделять больше внимания школьным урокам, посвященным генеалогии. Кто же мог знать, что тетушка и Гортензия окажутся правы?

– И что вы предлагаете? – интересуюсь я, осторожно втирая белый крем в лицо. Он чуть-чуть пахнет яйцами и абрикосами.

Ришелье берет еще один ломтик ананаса.

– Пока ничего. Оставим эти сведения до того момента, когда их можно будет использовать. Разумеется, если это опять случится, нужно будет сообщить королю, – и маркиза ждет Бастилия.

Я киваю. Я многому научилась у Ришелье и хорошо усвоила его урок о важности информации. Ничего, даже жемчужное колье, которое Людовик подарил мне в прошлом году, не может быть ценнее информации. Ришелье премьер-министром не назначили: Людовик непреклонен и хочет править один. Это довольно странно, но хорошо уже то, что место первого камергера обеспечивает Ришелье доступ к ушам Людовика. Между нами говоря, король никогда не бывает один. Никогда.

– Что еще?

Ришелье машет руками:

– И куплеты, конечно.

– Давайте послушаем.

Он достает из кармана мятую бумажку с памфлетом.

– Этот ходит от Бастилии до Сен-Дени. Марвиль столько времени тратит, чтобы найти автора. Но мы до него доберемся.

Марвиль – генерал-лейтенант парижской полиции. Я подозреваю, что эти куплетики – дело рук Морпа, но доказательств у меня нет. Ришелье читает:

Одна забыта впопыхах,
Вторая нынче – тлен и прах,
А третья уж копытом бьет,
Потом четвертая взойдет,

Чтоб пятой ложе уступить.

Как можно всю семью любить?
Одну сестру другой сменять —
Быть преданным иль предавать?[40]

Я беру листок и еще раз перечитываю строчки. Одна почти забыта. Да, все смирились с тем, что время Луизы прошло. Полина точно уже превратилась в прах, слава Богу. А Диана, да, можно сказать, что она на коне, хотя я не уверена, куда она направляется. Но… четвертая ждет своего часа, чтобы уступить место пятой?

Гортензия – четвертая из сестер, я – пятая.

– Этот куплет не имеет никакого смысла. Совсем никакого. – Я хмурюсь. – Тут намекают, что Гортензия ждет своего часа, чтобы уступить место мне? Но она же не с королем. Рядом с королем – я! Какая-то бессмыслица! – Голос мой звучит чуть выше, и бабочки у меня в волосах сочувственно трепещут.

– Я редко видел вас такой встревоженной, Марианна. Даже тот непристойный куплет, который появился на минувшей неделе, не вызвал такую ярость.

Я пытаюсь улыбаться, но чувствую дрожь во всем теле. Смотрю на себя в зеркало и круговыми движениями втираю румяна в щеки, изо всех сил стараясь, чтобы у меня не дрожали пальцы. Ришелье смотрит на меня с изумлением. Я привыкла к его снисходительности – только ему это дозволено.

Гортензия – мое слабое место. Мне плевать на этих маленьких потаскушек, которых иногда навещает Луиза; плевать на эту красавицу – малышку Матильду де Канаси, которая сейчас замужем за графом де Форкалькье с ее молодостью и ангельским личиком; мне плевать даже на чаровницу из парижской буржуазии, о которой все только и говорят. Нет, мне, конечно, есть до нее дело, но не такое большое, как до Гортензии.

Я слежу за тем, как Гортензия посещает службу: один раз – это обязательный минимум (Господа необходимо ублажать), но дважды в день и больше – это указывает на истинную набожность. Обычно Гортензия ходит в церковь дважды в день, но в последнее время бывали дни, когда она посещала храм только один раз. Пока она остается такой же набожной, мне ничего не грозит. Если нет… если нет… Меня тут же осеняет: Гортензия опять должна забеременеть. И побыстрее.

– Почему бы нам не отозвать ее супруга, Флавакура, с фронта? Подыскать для него министерство или секретариат? Когда Флавакур далеко, он бесполезен для нас. Он нужен Гортензии здесь. И нам тоже.

– Могут возникнуть трудности. Вы же понимаете, мы на пороге войны.

– М-м-м…

«Война – это игры для мужчин и мальчиков, – говорю я про себя. – Что в ней хорошего?» Я поправляю волосы и восхищаюсь яркими бабочками. Они отлично подойдут к моему розовому вечернему платью. Мне следовало пошить несколько серебристых платьев, с легким сожалением думаю я.

– Красиво. – Кивнув, я отпускаю Дажа. Парикмахер кланяется и удаляется со своими инструментами.

– И еще одно, Марианна, – говорит Ришелье, доедая последний ломтик ананаса.

Эту волну куплетиков и памфлетов, которыми, словно апрельскими ливнями, подпитывается каждый скандал, не остановить. Откуда они берутся? Кто-то говорит… многие болтают… что они рождаются при дворе, идут от Морпа, Шаролэ, Марвиля. Любой может оказаться моим врагом. А может быть, каждый здесь – мой враг. Ришелье читает еще один: