Сестры Шанель

Я вырвалась и, оставив Оскара посреди бального зала, чувствуя, как колотится сердце и пульсируют виски, стала проталкиваться сквозь толпу к дверям. Я осмотрела все: фойе, ресторан, гостиную. Снаружи мои глаза метались между уличными фонарями, изучали темные места, пытаясь разглядеть фигуру в тени.

– Лучо, – позвала я, но ответа не последовало. Мой голос эхом разнесся по авеню Клебер.

Обессиленная, дрожащая, я села на ступеньки. В голове судорожно мелькали мысли – может быть, это не он, может быть, это мое воображение, может быть, это призрак!

Что я делаю?! Я же люблю Оскара!

Не знаю, как долго я там пробыла, как вдруг теплые руки обняли меня.

– Антуанетта! – встревоженно спросил Оскар. – Что случилось? Я что-то сделал не так?

– Нет, – ответила я; мой разум лихорадочно работал, а в животе возникло тошнотворное чувство. – Нет. Просто… – Я сделала глубокий вдох. – Мне показалось, что я видела свою сестру Джулию-Берту, ту, что умерла. Мать Андрэ. Мне показалось, что я вижу ее лицо в толпе, но… это была не она.

Мне не хотелось лгать. Я никогда не лгала Лучо, ни разу. Но у Оскара было такое невинное лицо… Как я могла сказать ему правду? Он был искренне озабочен, пытался, когда я плакала, утешить, даже не зная, о ком я на самом деле плачу, не зная, что, сидя на ступенях, я была уверена, что ощущаю в воздухе намек на бергамот и лаванду.

На следующий день я рассказала о случившемся Габриэль.

– Это не Лучо. Уверена, – не слишком твердо произнесла я.

– Нинетт, он не вернется. – Она сказала это мягко, но настойчиво.

Война закончилась почти год назад. Он бы уже вернулся. Так много людей пропало без вести. Так много потерявшихся в грязи ничейной земли, тех, кого, возможно, никогда не найдут.

Ранняя смерть, предсказала цыганка. Я выйду замуж. Все сбылось.

– Теперь ты понимаешь, почему я должна уехать в Канаду? – прошептала я.

– Нет, не совсем. Вы оба можете остаться здесь.

Как она могла не понимать? В Канаде я не буду искать Лучо в каждом проходящем мимо мужчине и не буду надеяться, что он сейчас войдет, каждый раз, когда открывается дверь.

Оскар любил меня, я любила его. Лучо остался в прошлом. Оскар – вот мое будущее.

Когда найдешь его, не раздумывай. Сделай это для меня.

Мы поженились 11 ноября 1919 года в загсе восьмого округа, в годовщину окончания войны. В воздухе витало торжество.

Бой Кейпел был свидетелем, Габриэль и Эдриенн – подружками невесты. На мне было платье, сшитое Габриэль: ярко-белый атлас, украшенный прелестнейшим белым кружевом Шантильи, модно заниженная талия, перехваченная атласной лентой в тон. На церемонии присутствовала старшая сестра Оскара, Августа, которую он называл Гасси, очаровательная девушка, только что приехавшая в Париж изучать искусство.

– В Виндзоре тебя полюбят, – сказала она.

Жена-заложница

Виндзор, Онтарио

1919–1920

СЕМЬДЕСЯТ

– Сколько еще до Виндзора? – спросила я, наклоняясь к Оскару, своему мужу, когда поезд остановился. Мы добирались несколько дней, сначала из Биаррица, где провели двухнедельный медовый месяц на вилле «Ларральде», потом из Ливерпуля, где поднялись на борт «Императрицы Франции», пересекли Атлантику, достигли Ньюфаундленда, и я впервые увидела Канаду – холодное, каменистое, ветреное пространство с ветрами посильнее обазинских. Там мы сели в поезд и ехали несколько часов, пока я не увидела в окно скопление домов и коричневых, коротких и квадратных строений.

– Милая, – улыбнулся Оскар, встал и протянул мне руку. – Мы на месте. Это и есть Виндзор.

Дом родителей Оскара был солидным, очень внушительным. Предполагалось, что мы будем жить в нем все вместе. Было трогательно наблюдать, как его встречает семья.

Я стояла чуть в стороне, пока его братья и сестры толпились вокруг.

– Это, – сказал он, притянув меня к себе, – Антуанетта. Моя жена.

Я заметила настороженность в глазах родителей Оскара. Солидная, консервативно одетая пара лет пятидесяти. Как же я не догадалась? Оскар всегда говорил, что его братья и сестры будут обожать меня. Но про родителей – никогда. Он ни разу не упомянул о том, как они относятся к нашей свадьбе.

– Здравствуйте, – официальным тоном сказала мать Оскара, протягивая маленькую руку в перчатке.

– Очень рада познакомиться, – пролепетала я.

Я сразу же почувствовала себя не в своей тарелке, ощутила недоверие и подозрительность. Для них я была немолодая женщина. Француженка. Не представляю, что они думали, глядя на меня, сопровождаемую горничной, с семнадцатью сундуками одежды, коробкой с серебряным чайным сервизом и изысканным русским самоваром, который Габриэль подарила нам на свадьбу. Моя одежда, такая модная в Париже, казалась здесь легкомысленной, вычурной или даже хуже.

Позади родителей мигали маленькие глазки сестер и братьев. Какое любопытство, должно быть, возбудил наш приезд!