Оказалось, и у меня тоже, и это беспокоило. Не хотелось походить на своего отца или бабушку с дедушкой. Я все еще страстно мечтала о муже, собственном доме, месте в обществе, признании, подтверждающем, что я больше, чем сирота, живущая за счет благотворительности, больше, чем нежеланная дочь.
Все это могло случиться, выйди я замуж за Алена. Не высшее общество, конечно, но шаг из семьи бродячих торговцев на ступеньку выше. Однако продуктовый магазин – это путь Алена. А я сейчас в Париже и близка к тому, чтобы найти свой.
Не прожила я в Париже и месяца, как начались дожди.
– Как корова писает, – подражая дедушке, проворчала Габриэль, входя однажды утром в дом и стряхивая воду с пальто.
Мы надеялись, что из-за погоды клиентов станет меньше и это даст нам время перевести дух, расслабиться, но вышло наоборот.
Парижанки ходили под дождем, порой переходящим в снег, наносили визиты, делали покупки. Как привнести луч солнца в унылый день? Разумеется, надеть новую шляпку. А если ее нет, то вполне можно зайти в «берлогу» Этьена Бальсана, чтобы взглянуть на изделия
Со временем стало ясно, что это не просто дождь.
В субботу Бой зашел к нам и рассказал о том, как поднялась река у гигантской скульптуры зуава[54]
, которая стояла под мостом Альма и во время проливных дождей использовалась в качестве неофициального мерила уровня воды в Сене. Мы с Селестиной отправились туда, чтобы увидеть это собственными глазами. На мосту у каменного солдата толпился народ. Когда мы протиснулись к парапету, я посмотрела вниз и увидела, как статуя с суровым лицом поднимается из воды. Обычно спокойная, река билась и бурлила вокруг ее колен.– В последний раз, когда шел такой сильный дождь, – заметила Селестина, – вода доходила только до ступней зуава. Я никогда не видела, чтобы она поднялась выше.
Тропинки и причалы вдоль Сены затопило. Баржи, лодки-прачечные, рыбаки и грумеры, которые купали и стригли собак на берегу, исчезли, и на их месте в бешеном водном потоке кружил мусор; неслись деревянные бочки и мебель, разбиваясь в щепки об основание моста под крики зевак.
Следующие несколько дней принесли еще больше тревожных новостей: Сена неуклонно поднималась. Клиенты рассказывали нам, что набережные теперь затоплены, вода проникает в дома и магазины, хлещет из сточных труб. Некоторые дамы из нуворишей, несмотря на дождь, посещали утренние представления в своих обычных нарядах. Театры на возвышенностях, как мне сказали, все еще давали представления. Званые обеды шли по плану.
Улицы Сент-Оноре и Рояль были перекрыты после того, как их размыло; повсюду зияли опасные дыры. Модные бутики закрылись, и клиенты повалили к нам валом, возбужденно выкрикивая сообщения, подобно газетчикам. Вода неумолимо поднималась час за часом:
– Сена доходит зуаву до бедер.
– Метро затоплено.
– Отель де Вилль и Гран-Пале тоже затоплены.
– На Елисейских Полях нет освещения.
– В отелях на Рю-де-Риволи нет ни тепла, ни света.
– «Максим» закрыт. Вода залила подвал.
– Мои дорогие, вы слышали? Из зоопарка сбежал медведь. Он просто уплыл.
В среду консьержка уехала за город. Горничная так и не появилась. В церквах проводились особые мессы. Парижане ходили на исповедь на случай, если это конец и грядет Страшный Суд.
У меня не было времени на исповедь. В городе не хватало угля, но благодаря Бою и его угольному бизнесу «берлога» оставалась теплой и сухой. Дамы вопреки здравому смыслу приходили примерять широкополые шляпы, сплетничали о том, кого затопило, кто организует следующий благотворительный базар для пострадавших, рассказывали, как их служанки доставляли еду и одеяла укрывшимся в Пантеоне и в семинарии Святого Сюльписа.
Ночью мне снилось, что идет дождь из лент, булавок, ножниц и фетра. Я была зуавом, и меня завалило шляпами сначала до щиколоток, потом до колен и наконец до бедер.
В четверг Сена дошла до плеч зуава.
В пятницу она была у его шеи, и по всему городу погасли огни.
Город света погрузился во тьму.
В тот день, когда мы услышали, что Лувр затоплен, Селестина пришла в отчаяние.
– Я должна пойти туда, – настаивала она. – Возможно, мне удастся чем-то помочь. Представьте себе, что бесценные картины и статуи утонут! Мону Лизу, Венеру Милосскую и Одалиску унесет течением!
В свободное время Селестина часами бродила по музею, перерисовывая работы великих мастеров. Потом за несколько франков продавала свои наброски туристам.