Сеть миров

Наконец вернулся Эйкер с охапкой сухих веток. Ногами он расчистил местечко у стены, под прикрытием булыжников, чтобы огня не было видно снаружи, — и соорудил пирамидку из хвороста, под которую накидал стружек. Затем вынул из висевшей на поясе мошны металлическую шкатулку. Грант, успевший предположить, что в коробочке трут, кремень и кресало, сильно удивился, когда Эйкер вытряхнул на ладонь оранжевую ящерку. Рептилия, сонная от холода, нехотя приоткрыла один глаз и тут же закрыла и попыталась свернуться и уснуть. Тогда Эйкер потыкал в нее пальцем и поднес к мордочке щепоть свежих стружек. Ящерка оживилась: открыла глаза и жадно накинулась на, казалось бы, несъедобное угощение. Эйкер настругал еще щепок, размером с зубочистку.

Голодный и замерзший, Грант раздраженно смотрел, как мечник нянчится со своей зверушкой, и не мог взять в толк: зачем тратить время на телячьи нежности, когда так необходим огонь. Ящерка же, насытившись, попыталась снова свернуться и продолжить прерванный сон, однако Эйкер поднес ее к пирамидке из веток и ущипнул за хвост. Рептилия негодующе завращала глазами и плюнула на стружки комком пламени. Только после этого Эйкер вернул питомца в шкатулку и принялся раздувать тлеющий огонек.

У Гранта отвисла челюсть. Однако он вспомнил, что в какой-то сказке читал о созданиях вроде этой оранжевой ящерки. О мифических рептилиях, живущих в огне.

— Саламандра! — воскликнул он.

— Ага, — ответил Эйкер, продолжая раздувать пламя. — Полезная, надо сказать, животинка.

VI

С заходом солнца прекратился снегопад, унялся ветер. Костер, потрескивая, горел жарко и отбрасывал на стены пещеры яркие отсветы. Желудок Гранта сыто урчал. Удивляясь собственному приподнятому настроению, юноша поковырял грязным пальцем в зубах, где застрял свиной хрящик.

Натруженные за день мускулы приятно болели, и Грант позволил себе большой глоток кислого вина из заплесневелого кожаного меха.

Взяв в руки металлическую шкатулку, Грант поиграл с саламандрой — потыкал в нее веткой, за что рассерженная рептилия дохнула на него красным пламенем. Юноша вовремя отдернул пальцы, а после задобрил ящерку порцией свежих стружек. Саламандра охотно их слопала и выпустила из ноздрей струйки дыма.

Она олицетворяла все, что в этом мире тревожило Гранта. По законам объективной реальности волшебной ящерки попросту не должно было существовать. Как не должно было существовать ничего из встреченного по пути Г рантом: варваров с их жестокими обычаями, чудовищного берлекота, свирепых святых Аль’кагара. Не могло быть и заклинания, которое Эйкер прочел над стрелой.

Либо Грант спятил и происходящее с ним — плод воспаленного разума, либо он вменяем, но тогда его неким немыслимым способом из родного мира перенесло… В общем, куда-то перенесло.

— Эйкер, что это за страна? — спросил Грант.

— Тер-Клосскрасс, независимое государство тирана Хельбиды в На’тунии. Ты заблудился или как?

— Или как. — Грант снова принялся ковырять в зубах.

Эти названия ровным счетом ничего не говорили. Они даже звучали не по-английски, хотя Эйкер безупречно говорил на родном языке Гранта. Ну, не то чтобы безупречно; пожалуй, это какой-то грубый диалект. Должно быть, в этом и таится ключ к тайне происходящего.

— Эйкер, как получается, что ты разговариваешь на кстилпроф… то есть на хииопмерт…

Грант замолчал и вытер внезапно покрывшийся испариной лоб, а Эйкер даже оторвался от заточки меча и оторопело взглянул на попутчика:

— На чем, на чем я разговариваю?

Грант точно знал, о чем хочет спросить, мысль четко оформилась в голове. Английский, язык отцов, язык Шекспира… Грант ведь прошел курс литературы в Колумбийском университете. Английский язык. Так, надо собраться и медленно произнести: АНГЛИЙСКИЙ!

— УЗКИНПП!

— Отдай-ка вино, — велел Эйкер. — И поспи.

— Нет-нет, Эйкер, постой! Разве ты не слышал о… моей стране? Наша столица — Ртиидбкс… а я живу в…

Грант не договорил, потому что не хотел услышать то, что получится. С языка обязательно сорвалось бы нечто, даже отдаленно не похожее на «Нью-Йорк». Как же так? Почему он не может произнести слова, которые отчетливо звучат в мозгу?

Что с ним такое? Амнезия? Или… Гранта посетила внезапная догадка: он говорит вовсе не на английском!

— На каком языке мы с тобой общаемся? — спросил Грант у Эйкера.

— Во дает! На верхнена’тунийском, конечно же. Ты совсем дурак или прикидываешься чужеземцем? Меня не проведешь. Ты родился здесь, на этой земле, и говоришь без акцента, не то что я. — Он громко хлопнул себя по груди. — Я чистокровный инин. Когда был мальчишкой, меня выкрали из племени и продали в рабство. Повзрослев, я нашел тех работорговцев и убил, а после подался в наемники. Тогда и выучил на’тунийский. Но так чисто, как ты, я на нем болтать все равно не могу.

Ну нет, Грант О’Рейли родился не здесь, и «здесь» — вовсе не его мир. Это совершенно другая вселенная, удаленная от его мира во времени и пространстве. Ничего конкретного, впрочем, Грант сказать не мог — Лавкрафта он не читал очень давно, — хотя в общих чертах догадка показалась правдоподобной.