Сети Вероники

Они сидели друг напротив друга за кухонным столом. Обыденность этого стола, чайной коробочки, плиты с кастрюлькой, еще теплой после того, как Ирина Михайловна поужинала, вдруг показалась невыносимой. Алеся подумала, что Игорь чувствует это острее, чем она.

– Жизнь кажется бессмысленной, – сказал он. – Думал, что я готов к маминой смерти. Но оказалось, эгоизм слишком силен.

– Почему эгоизм? – не поняла Алеся. – Чей эгоизм?

– Мой, чей еще. Сразу сознаешь, что больше ты никому не нужен. А это не главное, что надо было бы сейчас сознавать.

– Ну что ты… Как же никому не нужен? У тебя ведь сын.

– Он сейчас в таком возрасте, когда необходимости во мне, если она вообще есть, ни уже, ни еще не сознает.

– Разве бывает такой возраст?

– У меня был. У твоего сына почти наверняка наступит тоже. Будь к этому готова.

Алеся вздрогнула.

– Ирина Михайловна тебе сказала?

– Конечно. А это тайна, что у тебя есть сын?

– Нет. Просто это никому не интересно.

Про Сережку она рассказала Ирине Михайловне почти сразу же, как только переехала в ее квартиру. Та спросила, была ли Алеся замужем, есть ли дети, и она ответила.

– А его отцу? – спросил Игорь.

Он смотрел перед собой невидящим взглядом.

– Отцу тоже не интересно.

Алеся произнесла это без волнения, потому что волнения не было у нее внутри. Когда она впервые поняла, что Борису нет дела до Сережки, ее охватил ужас. Не оттого, что придется самой растить ребенка, а оттого, что жизнь дохнула на нее смертным холодом. Но тогда ей было двадцать лет, и, наверное, она так и должна была отнестись к холоду жизни, о котором, не веря Пушкину, читала в «Евгении Онегине», когда была школьницей.

А теперь ни ужаса нет, ни даже волнения. Привыкла к жизни, и к холоду ее привыкла тоже. Все привыкают.

– То есть отец вообще ребенком не занимался? – Игорь тоже спросил об этом без волнения. – А деньги давал?

«Зачем он спрашивает? – с легким раздражением подумала Алеся. – Как будто ему это важно».

Раздражение от его невидящего взгляда и безразличного тона, правда, сразу же прошло. У него мать только что умерла, еще бы не хватало ему сейчас живо интересоваться посторонними подробностями! Спрашивает, чтобы не молчать, и не на что тут обижаться.

– Его отец знал, что мы не будем жить вместе, – ответила она. – И я тоже знала, он мне сразу сказал.

– Странно, что ты так спокойно об этом говоришь.

«Мне и самой странно», – подумала Алеся.

Она попыталась вспомнить, как все это было тогда, и поняла, что вспомнить не может. То есть события помнит, конечно, – как Борис попросил ее сделать аборт, как она отказалась, как приходила к ней в общежитие его жена, сначала возмущалась, потом плакала, потом сказала: «Я все равно не смогу вас ни в чем убедить», – и ушла… Но боли, которая была тогда, Алеся давно уже не чувствовала. Все это казалось теперь таким обыкновенным… Хотя оно и тогда было обыкновенным, конечно. Ничего особенного нет в том, что девушка влюбилась в женатого мужчину, что он ее бросил, когда она забеременела, что она сначала пестовала в себе гордость – ни за что к нему ни за чем не обращусь! – потом ревела ночами в подушку, представляя, как он вдруг встанет в дверях и скажет, что не может жить без нее и их сына, а потом, даже непонятно в какой день, вдруг поняла, что не только не ждет этого, но даже если бы это произошло, не ощутила бы ничего, кроме недоумения.

– Но ведь так всё и бывает, – сказала она. – В книгах все события необыкновенные, потому что книгу иначе не напишешь, наверное. А в жизни все идет как идет, ничего особенного.

– Да, в жизни нет сюжета, – кивнул он. – А ты понимаешь, как пишутся книги?

– Не понимаю. Но когда Сережа маленький был, думала об этом. Сидела с ним, книги одну за другой читала и думала: как же это можно – совсем из ничего взять и книгу придумать. У меня тогда не было другого способа забыться, вот и думала про такое. А отец его… Он неплохой человек вообще-то. Умный, тонко чувствующий.

– Тонко чувствующим может быть полное ничтожество, – усмехнулся Игорь. – И подниматься до высоких переживаний может тоже.

– Наверное, – пожала плечами Алеся.

– Тебя не пугает собственная уравновешенность? – спросил он.

– Нет. Пугаться стоит, если заболеешь, и то не всегда. А я здорова. Уравновешенная… Ну, такая, значит, уродилась.

– С этим не поспоришь.

На мгновенье Алесе стало обидно, что он считает ее скучной и обыкновенной, хоть и называет это уравновешенностью.

«Но я ведь правда обыкновенная, – подумала она. – Не на что и обижаться».

– Спасибо, что побыла со мной.

Игорь поднялся из-за стола.

– Да за что же?

Она тоже встала.

– Есть за что, – ответил он, больше ничего не объясняя.

Алеся и не ожидала от него объяснений, сейчас особенно.

– Постарайся уснуть, – сказала она.

– Постараюсь.

«Может, мне просто суждено такой быть, – мысленно повторила она, снимая покрывало со своей кровати и стараясь не думать о том, на какой кровати будет спать завтра, через неделю, через месяц. – Такие гены достались. Чистая биология, как в чашке Петри».