Сети Вероники

Старуха вскочила со скамеечки с молодой бодростью, быстро проковыляла в дом и тут же вынесла телогрейку и резиновые сапоги; наверное, все это было в сенях. За несколько секунд, которые понадобились, чтобы сбросить домашние тапки и обуть сапоги, Алеся успела поблагодарить старуху и выслушать, что ориентиром на пути к Черной гриве является не только расщепленная молнией сосна, но и ольховник, а волноваться не надо, сынок ее на ту Черную гриву сто раз ходил, все деревенские туда рыбачить ходят, потому что озерцо там хоть маленькое, но глубокое, и рыбы в нем много. Услышав про глубину озерца, Алеся опрометью бросилась со двора.

Болота начинались прямо за холмом, на противоположной от реки стороне. То редколесье покрывало их, то мох устилал под высокими деревьями, то становились они кочковатыми и совсем пустынными. Алеся бежала по пружинящему моховому покрову, перепрыгивала с кочки на кочку, звала Сережку, и ей казалось, что голос ее не разносится, а сразу же затихает в пустынном болотном пространстве.

Тревога за сына билась у нее в груди, но страха, того страха, который всегда возникает в незнакомой и мрачной местности, она не чувствовала, хотя уже и не помнила, когда последний раз бывала на болотах – зачем бы? даже за клюквой ее не тянуло, – и можно было поэтому считать, что местность ей не знакома.

Она легко нашла расщепленную молнией сосну, которая далеко была видна на заросшем низкими кустами пространстве, повернула от нее направо, пробежала через ольховник, увидела озеро… Оно было круглое, как лунный кратер, темное, как агат, и в самом деле совсем маленькое, чуть больше обруча от бочки, который Алеся в детстве катала вместе с другими детьми по багничской улице.

Рядом с озером никого не было. От того, что деревья словно отступили от него, а почва была зыбкой, тишина здесь казалась зловещей.

Алеся подошла к озеру, присела и наклонилась над водой. Заколка выпала из волос, с бульканьем исчезла в глубине. Ужас охватил ее – показалось, что сейчас увидит в этой темной воде Сережкино лицо. Но вода была хоть и темна, и глубока, но прозрачна. До самого дна видны в ней были только длинные трепетные травы, и упавшая заколка поблескивала среди них.

Был ли здесь, у озера, ее сын? Как и где его искать на бескрайних этих болотных пустошах? Алеся огляделась в растерянности. Раздался невдалеке странный хлопок, шелест, взметнулась вверх темное существо. Она вскрикнула и тут же увидела, как летит над кочками большая цапля.

Еще не стемнело, но сумерки уже сгустились, засинели над травой, над водяными окнами, в путанице ольховых веток. Ветки эти расчерчивали сумеречный воздух, и создаваемый ими рисунок был похож на лица, но не обычные человеческие, а странные, нездешние какие-то. Алеся увидела в полумраке, как мерцают на этих лицах глаза. Это должно было бы испугать ее, но произвело совсем другое воздействие: она вдруг почувствовала под этими небывалыми взглядами такое спокойствие, какого не мог бы дать ей ни взгляд человеческий, ни голос. Но спокойствие это не заворожило ее – силы не отнялись, наоборот, она ощутила их прилив прямо физиологически, как после капельницы с глюкозой.

Что высветили у нее внутри призрачные болотные глаза, от чего возникла эта бодрость, эта звенящая ясность, которой она не чувствовала в себе еще минуту назад? Это было необъяснимо.

Алеся пошла по зыбким кочкам туда, где светились, мерцали, сверкали в ольшанике огоньки, неведомые и ободряющие. Сказка про папарать-кветку вспомнилась ей, и все истории про русалок, которые летними вечерами рассказывали багничские девчонки, чтобы напугать городских гостей, – как появляются те русалки на болотах, когда рожь зацветает, и заводят путника куда он сам никогда не зашел бы, и не сможет он выбраться из болот, если даже знает дорогу, и затянет его дрыгва так, что следа от него не останется…

Все эти русалки и цветы папоротника кружились сейчас у нее в голове, но не рождали страх, а наоборот, разгоняли его, как мельничные колеса, крутясь, разгоняют вокруг себя воду.

Алеся пожалела было, что у нее нет фонарика, но тут же поняла, что видит все вокруг так отчетливо, как видит в темноте любое существо, живущее на болоте, хоть настоящее, хоть призрачное. Подняв глаза, она увидела огромную полную луну. Она стояла совсем низко, и яркий ее свет был тревожен.

Ноги сами выбирали дорогу, и, прыгая по кочкам, видя, как вода проступает под подошвами, Алеся ловила себя на мгновенном ощущении, что могла бы оттолкнуться и помчаться по воздуху, как сказочный герой в волшебных сапогах.

Она не поняла, сколько времени прошло, прежде чем на очередной ее крик: «Сережа, Сережка, сынок!» – раздался дальний отклик. Услышала этот слабый звук, когда снова вошла в ольшаник, и побежала на него, отталкивая ольховые ветки, будто руки, пытающиеся ее удержать. Хотя ветки эти, может, не заслуживали такой грубости – направляли они ее, а не удерживали, может.