Сети Вероники

Полицейские теснили, хватали людей без причины и без разбора, тащили к своим фургонам. Некоторых вели, заломив им руки за спину, хотя те не сопротивлялись, да и не могли бы сопротивляться, настолько очевидно не равны были силы этих обычных людей и плотных полицейских цепочек. А некоторых даже не вели, но именно тащили, подняв за руки и за ноги. Конечно, это было отвратительно и позорно, конечно!

Но позорность происходящего – это было не главное, что почувствовала Алеся…

Главным был страх, и не страх даже, а какой-то физиологический ужас. Страх – что будет с Сережкой, если с ней что-нибудь случится? – поселился у нее внутри с самого его рождения. Иногда она просыпалась от этого страха в тревожное предрассветное время и не могла потом уснуть, хотя умела управлять своим сном. Иногда этот страх останавливал ее посреди улицы, и требовалось постоять несколько секунд неподвижно, чтобы идти дальше, не шарахаясь от машин, как деревенская бабка. Правда, этого давно уже не случалось, и Алеся думала, что избавилась от такого страха. Но сейчас, когда она увидела эти черные зловещие цепочки и эти дубинки, которые полицейские обрушивали на людей с яростным желанием причинить им боль, искалечить, заставить упасть, – страх не просто вернулся, а взметнулся в ней, заметался, забился, как птица, влетевшая в окно и утратившая разум в пугающем, чуждом пространстве.

Или у птиц нет разума?..

Страх стал сильнее, когда одна из черных цепочек зазмеилась совсем рядом. И вдруг двое полицейских броском отделились от нее, схватили стоящего рядом с Алесей мальчика с синим рюкзачком и потащили его к обочине, к зарешеченному фургону. Это вышло так неожиданно – хотя что неожиданного? То же происходило по всему пространству небольшого сквера, которым заканчивался Тверской бульвар, – что Алеся инстинктивно бросилась к мальчику и схватила его за руку. Как будто это могло остановить тех, кто выбрал его жертвой!

– Что вы делаете?! – с той громкостью, с какой всегда задаются бессмысленные вопросы, закричала она.

Полицейские не обратили на нее внимания, а мальчик крикнул ей в ответ:

– Не бойтесь! Я в порядке!

Назвать это порядком было невозможно, но так же невозможно было что бы то ни было сделать, чтобы это остановить, прекратить. Мальчика с рюкзачком затолкали в фургон, мимо Алеси протащили еще нескольких таких же мальчиков, и девочек, и женщин, и мужчин… Бежать отсюда, бежать!

Она повернулась и побежала по бульвару в противоположную от площади сторону. Возле театра Пушкина сворачивал вправо проулок, ведущий мимо церкви к Большой Бронной. По нему проще всего было попасть в Большой Козихинский, к дому.

Алеся хотела туда свернуть, но поняла, что это ей не удастся. Полицейские шли по Тверскому бульвару уже не короткими цепочками, а сплошной длинной цепью. Цепь эта перегородила весь бульвар и надвигалась на людей, вытесняя их обратно на Тверскую улицу. Черные фигуры шагали прямо по газону, вытаптывая яркие летние цветы. Алесе показалось, если она сейчас упадет, то ноги в берцах пройдут и по ней, как по этим маргариткам и анютиным глазкам. Хотя почему показалось? Так и было бы, наверное.

Не дожидаясь этого, она развернулась и побежала к Тверской, повернула по ней направо, но там, впереди, был Кремль, его башни виднелись в конце широкой улицы, и, шарахнувшись от опасности, которая сейчас была связана с этими красивыми, так ей нравившимися башнями, она забежала в высокую арку, за которой спускался вниз неширокий переулок.

И только оказавшись в этом переулке поняла, что входить в него не следовало.

Весь он был заполнен, забит людьми, и в его тесноте творилось то же, что на бульваре: черные полицейские теснили, хватали всех подряд, валили на асфальт, били дубинками. От того, что вдоль тротуаров стояли обычные машины, а в кафе, сквозь витринные стекла наблюдая за происходящим, сидели обычные люди, и такие же люди выглядывали сверху из окон, картина эта приобретала совсем уж фантастический вид.

Алеся хотела зайти в ближайшее кафе, но не смогла пробраться к его двери сквозь плотную толпу. Оставалось только прижаться к стене дома и смотреть, что происходит с теми, кто стоит впереди, прямо перед полицейскими. Шум, гул, возгласы, крики «позор» – все это не прекращалось ни на мгновение.

– Космонавты хреновы! – глядя на полицейских, сердито хмыкнул толстый мужчина в гавайской рубашке.

Он стоял у стены рядом с Алесей. Лицо у него было красное то ли от жары, то ли от возмущения, то ли от повышенного давления.

На космонавтов эти полицейские действительно были похожи, и Алеся нервно рассмеялась от его слов. Если можно было назвать смехом вырвавшийся у нее судорожный всхлип.