Сети Вероники

Она хотела сказать «побьют» или, может, «арестуют», или еще что-то подобное. Но еще пока договаривала «убьют», поняла, что это не ошибка, что черные люди, которые ударами дубинок повалили на асфальт грузного человека в гавайской рубашке и избивали его, лежащего, – легко перейдут любую черту.

Женя остановился. Алеся машинально остановилась тоже, взглянула на него, и ей стало понятно, почему она так странно назвала его про себя в те минуты, когда они вместе помогали больному. Очень светлые глаза, про такие можно сказать, что они ледяные.

– Постоим немного, – сказал он. – Подышите.

Алеся поняла, что ее испуг выглядит как паническая атака. Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Еще раз. И еще. Потом сказала:

– Я и на ходу могу дышать. Я пойду. Не беспокойтесь, не надо меня провожать.

– Я не беспокоюсь. Да и не провожаю. – Голос в самом деле звучал ровно. Если бы его спокойствие было вызвано только профессиональным врачебным навыком, она бы это распознала. – Я иду домой, и нам с вами, видимо, просто по пути.

– Я думала, вы в том доме живете, – сказала Алеся. – Возле которого… все это случилось.

– Нет. Просто зашел в музей. Давно собирался, и вот… Выбрался, называется. В квартиру, где Мейерхольд жил. Тяжелое место.

– Почему?

– Так ведь жену его, актрису, в этой квартире убили после его ареста. Зверски к тому же, всю ножом изрезали, глаза выкололи. Она на лестницу выбежала, кричала, надеялась спастись. Извините! – спохватился он. – Не самый своевременный разговор. Просто меня это сильно задело, а тут еще люди в черном. Ассоциации напрашиваются сами собой.

Удивительно, но от его невеселого рассказа Алеся успокоилась. Или от вдохов-выдохов, может. Как бы там ни было, прекратилась крупная дрожь, которая била ее, которую Женя, конечно, заметил и из-за которой попросил ее остановиться и подышать посреди Брюсова переулка.

– Меня тоже… задело, – сказала Алеся. – Я обо всем таком никогда не задумывалась. То есть знала, конечно, что все это было, но как-то… И некогда об этом думать, и просто – зачем? А тут эти, черные… Против них ни у кого ничего не получится, это так страшно!

Она сама расслышала в своем голосе неуместно жалобные детские нотки и подумала, что сейчас он, наверное, скажет, чтобы она выбросила все это из головы, потому что незачем думать о том, чего не можешь изменить. Любой человек, которого Алеся знала, любой обычный человек, а других она и не знала, сказал бы именно это, и сама она минуту назад говорила то же самое…

– Ну почему не получится? – сказал Женя. – Неудача – это же еще не конец. Как и успех еще не точка.

Все-таки взгляд у него удивительный. Из-за ледяного цвета глаз такой взгляд невозможно назвать теплым. Но и холодным не назовешь тоже – холодный взгляд бесчеловечен, а этот наоборот.

– Не знаю, так ли…

Алеся шмыгнула носом и опять устыдилась детскости своего поведения.

– Так, так, не сомневайтесь, – заверил он. – Черчилль разбирался в механизмах жизни.

– При чем здесь Черчилль? – не поняла она.

– Это его слова. Что успех еще не точка, и неудача еще не конец, и единственное, что имеет значение, это мужество продолжать борьбу. Сколько мне ни случалось проверять, всегда работало.

– А вам случалось проверять?

– Всем случается.

Алеся хотела возразить, что ей не случалось, но прежде чем произнесла это, поняла, что случалось и ей, просто она не отдавала себе в том отчета.

За этим странным разговором свернули из Брюсова переулка направо и пошли по Малой Бронной к Большому Козихинскому.

Женя спросил, в какой больнице она работает. Алеся ответила. Хотела спросить, где работает он, но как раз в этот момент подошли к Ритиному подъезду и спрашивать уже не имело смысла.

– Вы здесь живете? – спросил он.

– Да, – кивнула Алеся. – Временно.

Объяснять, почему временно, не было смысла тоже.

– Интересно! – хмыкнул он.

– Что?

– Что я тоже здесь живу. И тоже временно.

Он сказал об этом с тем же спокойствием, с каким говорил, что Черчилль разбирался в механизмах жизни. Алеся удивилась его словам так, что даже растерянность прошла.

– Прямо вот здесь?

Она потрогала ручку подъездной двери с опаской, словно та могла оказаться фантомной.

– Ну да. Вернее, моя сестра здесь живет. Она в отпуске сейчас.

Подробности он объяснять не стал, да это было и ни к чему – совпадение и так ошеломило Алесю. Оно походило бы на знак судьбы, если бы судьба считала нужным подавать ей знаки. Но судьба или не считала это нужным вообще, или подавала их ложно, в этом Алеся тысячу раз уже убеждалась.

– Удивительное совпадение, – все-таки проговорила она.

– Ага.

Женя улыбнулся. Взгляд при этом не изменился – улыбка не проступила в нем.

– Если окажется, что мы соседи по лестничной площадке, я уже не удивлюсь, – сказала Алеся.

Так и оказалось – они вместе поднялись на третий этаж.

– Отдыхайте, – сказал Женя, когда остановились на лестничной площадке. – А в восемь вечера, если не трудно, выгляните в окно. Я тоже выгляну, и вы мне скажете, как себя чувствуете.

«Может, он психиатр? – подумала Алеся. – Потому и просьбы такие».

Но на странную его просьбу не обиделась, а объяснила: