Это была фигурка девушки с длинной косой. Казалось, она сделана из матового серебра, но стоило в нее вглядеться, как проступали причудливые узоры капа. Из-за его живой структуры лицо девушки тоже выглядело живым, хотя сама по себе работа была грубоватая, это даже Алеся поняла, хотя в таких вещах не очень-то разбиралась.
Деревянная девушка была одета в длинное платье, поверх которого был тщательно вырезан фартук с медицинским крестом.
– Это медсестра, наверное, – сказала Алеся.
– Твоя прабабушка была медсестрой? – спросил Женя.
– Думаешь, это она?
– Так подписано же.
– «Веранiчка», – подтвердил Сережка, ткнув пальцем в надпись на подставке.
Это почему-то так поразило Алесю, что она не могла отвести взгляд от статуэтки. Ничего особенного нет в том, что Вероника Францевна была медсестрой, и в том, что какой-то деревенский мастер, судя по надписи, друживший с ней, вырезал ее фигурку из капа, и в том, что фигурка сохранилась на чердаке багничского дома… Но все это вместе так напоминало о бездне жизни, о тьме ее непроглядной – Женины слова не выходили у Алеси из головы, – что подействовало на нее ошеломляюще.
– Скульптор был не искусен, но взял талантом, – сказал Женя.
– Как ты это понял?
Алеся помотала головой, словно попыталась вытряхнуть все необъяснимости, которые гудели в ней, как пчелы в улье.
– Просто на глаз, – ответил он. – Если, конечно, считать, что это работа одного и того же человека. Для шкатулки мастерства у него было достаточно, для скульптуры маловато. Но облик он воспроизвел. А это только талантливый человек мог сделать.
– А облик – это что? – с любопытством спросил Сережка.
– Хороший вопрос! – хмыкнул Женя. – Сущность? То, как личность проявляется во внешности? Что-то вроде.
Что он имеет в виду, было Алесе понятно. От деревянной Веронички так явственно веяло серьезностью, будто перед ними была живая девушка, характер которой – и не характер даже, а вот именно что сущность, – сразу определяется по вниманию во взгляде и даже по наклону головы.
– Серьезная какая была, – сказал Женя.
Алеся уже не удивилась, когда он вслух произнес то, что она подумала.
Стемнело совсем, и сырость, которой тянуло с болот, стала промозглой.
– Проголодались? – спросила Алеся. – Ужинать пора.
– Какой уж тут голод! Я еще от обеда не отошел, – ответил Женя. – Можно, просто так с вами посижу? Чаю выпью.
– Можно, – улыбнулась она.
Сережка не проголодался тоже – съел только хлеб с медом и запил чаем с чабором и мятой. Алеся голода не чувствовала тем более – волнение снедало ее.
Деревянная фигурка и шкатулка с открытками стояли на комоде в большой общей комнате. Сквозь пар над керамической кружкой с чаем Алеся то и дело посматривала на Веронику. Как на свидетельницу своего смятения.
От того, что все дни проводил на воздухе, Сережка всегда засыпал в Багничах рано. И теперь Алеся видела, как он клюет носом, но почему-то не решалась сказать сыну, чтобы шел спать. Да не почему-то – она боялась той минуты, когда они с Женей останутся наедине.
– Надышался ты рекой, – глядя на Сережку, заметил тот. – Может, отвести тебя спать?
– Ага… – пробормотал Сережка. – Не, не надо. Я сам пойду.
– А помыться? – напомнила Алеся.
– И помоюсь сам. Что я, малой?
Она все-таки пошла с ним в ванную, устроенную в комнатке, которая согласно маминым изысканиям была в шляхтянские времена кладовкой, проследила, чтобы включил водонагреватель, а не ограничился горсткой холодной воды в лицо, дождалась, пока вымоется, потом отвела в его комнату. Все это Алеся делала всегда, но сегодня чувствовала в каждом своем движении какую-то нарочитость. Может быть, только казалось так, но нарочитость эта рождала в ней смятение.
Когда она вернулась в общую комнату, Жени там не было. Не искать же его. Или искать? Или ждать здесь? Но зачем, ведь уже поужинали. Идти к себе и ложиться, ни о чем не думая и ничего не ожидая?
Мысли эти то клубились в ее голове туманной смутой, то мелькали обрывками, лишь усиливая смятение.
Дверь на веранду еще не заперта, но ее ведь надо запереть на ночь. Предварительно убедившись, что он дома, да, обязательно.
Алеся открыла дверь и вышла на веранду.
Женя стоял, облокотившись о перила. Впервые в наклоне его головы, в развороте плеч она почувствовала напряжение. Он обернулся, услышав ее шаги.
– Я только посмотреть, где ты, – поспешно проговорила Алеся. – Чтобы на улице тебя на ночь не оставить.
– Как ты собиралась одна здесь с ребенком неделю прожить? – спросил Женя. – Тишина такая, что в ушах звенит. Случись что…
Прямо под холмом, в последнем деревенском дворе, залаяла собака.
– Мы на отшибе, конечно, – ответила Алеся. – Такой дом раньше застенком назывался. Но вообще в Багничах много людей сейчас. Дачники на лето съехались. И машина в каждом доме. Если что, помогут.
– А если напьется кто-нибудь? Что угодно в голову взбредет.
– Напиться-то могут. Но все-таки люди разумные. Здесь по-другому нельзя. Про случись что – это же не только ты понимаешь.
– Хорошо, если так.
«Все волнение – только во мне, – подумала Алеся. – А он спокоен, говорит со мной точно как с Сережкой, и…»