Сети Вероники

В солнечной дымке небо было прозрачным, и Женины глаза, в которых оно отражалось, казались от этого еще светлее, чем обычно.

– Убежище от чего? – спросила Алеся.

– От эпидемии, например. Да от чего угодно. Извини. – Он улыбнулся. Солнечные искры сверкнули в глазах. – Опять про Африку вспомнил. В общем, если бы я здесь вырос, то стремился бы сюда при любой опасности.

– Мне кажется, ты не очень стараешься избегать опасностей…

– Ну так ведь я не здесь и вырос.

Он отвечал как будто невпопад, но она понимала, что значат его слова.

– В войну на Полесье было не скрыться, – тоже невпопад сказала Алеся.

– Думаешь?

– Знаю. – Все-таки не совсем невпопад была ее предыдущая фраза. Что ей могло прийти на ум при слове «опасность»? Только давняя война. О ней и сказала. – Здесь партизаны были на болотах, – объяснила она. – Моя прабабка в отряде три года провела.

– А что она там делала?

Женя перевернулся на живот, подпер подбородок кулаками. Интерес в его глазах был видим так же, как солнечные искры.

– Не знаю, – ответила Алеся. – Воевала, наверное. Или, может, еду готовила. Надо будет родителей потом спросить.

Родители уехали в Пинск рано утром, выяснять по телефону подробности семейных историй было бы странно, так что спросить можно будет только через неделю.

При мысли о неделе с Женей вне всего белого света сердце начинало биться прерывисто, и мысль эту Алеся от себя гнала.

– И в шкатулке надо будет посмотреть, – поскорее добавила она. – В той, из капа. Там же старые открытки. Может, как раз от нее.

– Вряд ли она посылала из партизанского отряда открытки.

Алеся поняла, что от волнения говорит глупости. Но, может, он не обратит на это внимания.

– Как ее звали? – спросил Женя.

– Вероника Францевна Водынская.

– Она была полька?

– Белоруска. Из пинской шляхты.

Он стал расспрашивать, что такое пинская шляхта, Алеся обрадовалась возможности поговорить попросту, лишь сообщая информацию… Волнение не исчезло, но она овладела собою.

– Это для нее кто-то переписал стихи Гумилева? – спросил Женя.

– Наверное.

– Меня, знаешь, всегда волновали такие вещи.

– Стихи? – не поняла Алеся.

– Вот эта тьма непроглядная, которая всё поглощает.

Алеся никогда не думала об этом, но от его слов ей сразу же представилась темная бездна, в которую бесследно ухнуло все, что когда-то было таким важным в чьей-то жизни. Счастьем было, может. Дрожь пробежала у нее по телу.

– У тебя сильное воображение, – внимательно глядя на Алесю, сказал Женя.

Она смутилась от того, что он заметил ее реакцию. Хотя в его проницательности не было ведь для нее ничего нового, он и в день их знакомства сразу догадался, что она испугана до панической атаки.

– Не знаю, – ответила Алеся.

И, уже ответив, поняла, что ее воображение стало сильным лишь вместе с его словами. И не только оно – все, чего она в себе не замечала, но что, наверное, подспудно жило в ней, взбудоражилось от его слов, всколыхнулось.

– Мам! – крикнул Сережка. – Я уже целое ведро натягал! Может, пойдем, ухи наварим?

Она встала и пошла к сыну, отряхивая летнее ситцевое платье от сухих соцветий чабора.

Каждый раз, видя улов, Алеся еле сдерживала вздох, представляя, как придется возиться в рыбьей требухе и крови.

– Мам, – тихо произнес Сережка, когда она подошла, – а ты что, замуж за этого Женю выйдешь?

– С чего ты взял?

– А почему тогда его привезла?

– Так сложились обстоятельства.

– Какие обстоятельства? – Алеся заметила, что сын насторожился. – Ты беременная, может?

Хоть и хорошо проводить лето в деревне, но сколько же глупостей при этом набивается ребенку в голову, какая в ней заваривается каша из бабской рассудительности, страстных сплетен и ошеломляющей дурости!

– Совсем ты здесь одичал, сынок, – вздохнула Алеся. – Что тебе в голову только лезет!

– Ну а чего такого? – Сережка шмыгнул носом. – Бабушка говорит, тебе надо свою жизнь устраивать.

– Бабушка тебе такое говорила? – удивилась Алеся.

– Не, деду. А правда, что ты меня к себе никогда не заберешь?

– Что за глупости!

Алеся вздрогнула.

– И ничего не глупости. Они между собой говорили.

– А ты подслушивал!

– Ну и что? Это ж про меня.

– И что же они говорили? – судорожно сглотнув, спросила Алеся.

– Что в Москве тебе одной с ребенком не выжить. Потому что ты с утра до ночи на работе, и ночью, бывает, тоже, а как по-другому, за квартиру ж платить надо, а меня с кем оставлять, и за учебой следить, и вообще, – быстро отрапортовал Сережка. – Если б ты замуж вышла, тогда б, может… Это бабушка сказала, – уточнил он. – А дед сказал, если и выйдешь, так кому чужой ребенок нужен, и лучше мне с ними оставаться.

– Ты тоже думаешь, что это лучше?

Алеся почувствовала, что вот-вот задохнется или заплачет – так сжало ей горло.

– Не знаю… – пробормотал Сережка. – Ну, хотел к тебе в Москву… Но я ж не маленький, понимаю.

Она застыла в онемении – не только горла, но, казалось, всего тела.

– Почему не зовете? – Луговая земля скрадывала звуки шагов, и Алеся не услышала, как Женя тоже спустился с холма к воде. – Правда могу рыбу почистить. Лучше ведь прямо здесь?