Сети Вероники

– У Гумилева своя Африка. – Женя улыбнулся. – Довольно далекая от реальной. Хотя, может быть, я ошибаюсь. И если бы был поэтом, то как раз такую Африку и увидел бы. А что такое кап? – спросил он. – Из которого шкатулка.

– Нарост на дереве. Бывает, что кора слишком толстая и почки не могут через нее проклюнуться. Они тогда замирают, будто спят. Но дерево-то живое, сил у него много, и почки все-таки растут, только под корой. Даже побеги дают иногда. Такой кап, с побегами, ведьминой метлой называют. Но это неправильно.

– Он не ведьмина метла?

– Ну да. – Алеся подумала, что говорит, наверное, глупости, и смутилась. – Он такой же самый кап, что и без побегов. Твердый, как камень. И на разрез красивый, узорный.

– Не удивительно, что ты меняешь реку одним словом.

– Какую реку? – не поняла она.

– Нил. Да и любую, думаю. И не только реку.

Его слова смутили ее, как будто были похвалой. Алеся не знала, что на них ответить.

– Артынов Евгений Андреевич? – вдруг услышала она.

Голос раздался у нее за спиной. Алеся обернулась и увидела того самого человека, который два дня назад трезвонил в Женину дверь и требовал, чтобы она сообщила своему соседу про повестку.

– Да.

Женя смотрел на него тем же взглядом, каким только что смотрел и на официанта, принесшего кофе, и на мальчика, подходившего к ним от соседнего стола, чтобы показать свою собачку. Ничего по такому взгляду не поймешь о человеке.

«И хорошо», – подумала Алеся, глядя на протокольного типа, остановившегося чуть не вплотную к их столу.

Она вздрогнула от этой своей мысли. Как будто была для Жени угроза, и настолько значительная, что против нее могла помочь только его непроницаемость.

– Полчаса мне уделите, – сказал тип. – Для небольшой беседы.

– Полчаса не обещаю. А для небольшой – садитесь.

Женя кивнул на свободный стул. Протокольный выразительно взглянул на Алесю. Она растерялась. Наверное, надо уйти? Или, наоборот, не надо?

– Беседы без свидетелей не обещаю тоже, – уточнил Женя.

Алеся осталась. Протокольный сказал, усаживаясь:

– Зря, Евгений Андреевич, распространяете материалы, содержащие вражду и ненависть.

– Я не распространяю материалы, – пожал плечами Женя. – Никакого содержания.

– А ваши комментарии в сетевых СМИ относительно незаконных митингов?

– Высказал свое личное мнение.

– По общественно значимым вопросам.

– По общественно не значимым вопросам ничье мнение никого не интересует.

– А повестку нашу зря проигнорировали.

– Я не получал повестки.

– Теперь получите.

Он достал из кармана и положил на стол такую же бумажку, какую вставил накануне в Женину дверь. Поверх нее положил шариковую ручку.

– Извините, но здесь не Англия, чтобы вы меня в кафе с повесткой караулили. – На бумажку и ручку Женя не взглянул. – Пусть участковый вручает по домашнему адресу.

– Себе же хуже делаете, Евгений Андреевич.

Его голос прозвучал зловеще. Если бы с Алесей кто-нибудь заговорил таким тоном, у нее речь отнялась бы.

– Хуже не делаю никому. В том числе и себе.

У Жени речь не отнялась. И не убыстрилась даже.

– Как бы пожалеть не пришлось. – Протокольный встал. – Учтите, если вы с нами не побеседуете в ближайшее время добровольно, то беседа все равно состоится. И может сильно нарушить ваши планы. Телефон указан на повестке. Звоните.

Он ушел. Если бы Алесе тоже надо было сейчас подняться со стула, она, может, и не смогла бы: ноги у нее ослабели.

– К-как ты спокойно с ним разговаривал… – пробормотала она.

– Да я вообще не обязан был с ним разговаривать. Только сейчас догадался, придурок.

– Почему?

– Придурок почему? Потому что подходит какой-то тип в штатском, предъявляет какие-то претензии, а я у него даже документов не спрашиваю. Не от большого ума, конечно.

Алесю удивило, что он видит все это совсем иначе, чем она. Как будто они только что присутствовали при разных событиях.

И одновременно с удивлением она почувствовала спокойствие. Как странно!..

– Они от тебя не отстанут, – уже без дрожи в голосе сказала Алеся.

Она так и не поняла, в чем заключаются претензии, которые предъявляют Жене, и чего от него вообще хотят, но вот это – что не отстанут – понимала отчетливо.

Однажды в мамину школу приехала с проверкой областная комиссия, и мама расстраивалась от того, что все учителя, и директор тоже, мгновенно стали вести себя так, будто в чем-то виноваты, а комиссия – так, будто не работу приехала проверять, а распоряжаться чужими жизнями. Больше всего маму возмущало, что те и другие воспринимают такие отношения как естественные. Она говорила, что это включилась генетическая память: одни считают себя вправе унижать, другие беспомощны перед унижением.

Наверное, и в ней эта память живет тоже, хотя никто ведь никогда ее не унижал. Алесе стало не по себе от этой догадки. А в Жене, наверное, такая память не живет.

– Возможно, не отстанут, – согласился он.

– И что же ты будешь делать?

– А что тут сделаешь? Дождусь нового паспорта. Потом уеду на работу.

– Это же целая неделя! Ты что, из дому не будешь выходить?

– Почему? – удивился он. И тут же улыбнулся: – Думаешь, они меня на лестнице с наручниками станут караулить?