Сети Вероники

– Да. – Она быстро коснулась рукой горла, как будто от этого мог пройти сжимающий его спазм. – Конечно, у реки почистим. Мы всегда… так делаем…

Спазм в горле не проходил. Но тело все-таки преодолело оцепенение. Алеся наклонилась к корзине, стоящей рядом с полным рыбы ведром, взяла из нее нож и, присев на корточки, стала потрошить крупного язя.

– Нож только один, что ли? – спросил Женя.

– У меня свой. – Сережка достал из кармана складной, с серебристым крестом на темно-красной рукоятке. – Мама мне из Москвы швейцарский привезла.

– Одолжишь? – Женя протянул руку. – Я не сломаю.

Алеся привезла Сережке этот нож в июне, перед поездкой на Красное море. Ей с трудом удалось уговорить его не брать нож с собой, чтобы не сдавать в багаж и не потерять, а когда вернулись из Египта, он не выпускал его из рук ни на минуту, и еще предстояло снова уговаривать сына не таскать потом этот нож в школу.

Сережка нехотя протянул швейцарский нож Жене. Тот присел рядом с Алесей и тоже стал чистить рыбу. Ее работа замедлилась от того, что она смотрела, как двигаются его руки.

В этом было что-то завораживающее. Через минуту она поняла, что спазм больше не сжимает горло.

– Ты рыбак, что ли? – спросил Сережка. – А я тебе и спиннинга даже не дал! Но я ж не знал.

Алеся хотела напомнить, что взрослых надо называть на «вы», но не успела, потому что Женя ответил:

– Да нет, не рыбак.

– А вон как рыбу чистишь зграбна, – хмыкнул Сережка.

– Зграбна – это что? – заинтересовался Женя.

– Грациозно, – сказала Алеся. – Элегантно.

Он расхохотался.

– Ну или попроще. – Она тоже улыбнулась. Онемение прошло совсем. – Толково, сноровисто – что-нибудь такое.

– Рыбу чистить не трудно же, – ответил Женя.

Она вспомнила, как он держал голову больного во время припадка эпилепсии. Это тоже было ему не трудно, учитывая его специальность, но у нее и тогда промелькнули в голове то же слово – толково.

Почистили рыбу, промыли в реке, сложили снова в ведро и пошли через луг к дому.

– Мам, а он по каким болезням доктор? – спросил Сережка.

Женя ушел вперед – Алесе показалось, чтобы не мешать ей разговаривать с сыном.

– Реаниматолог, – ответила она.

– Это который что делает?

– Да всё, – улыбнулась Алеся. – Людей оживляет.

Глава 7

За грибами, конечно, не выбрались: и возни с рыбой в самом деле хватило, и есть после ухи уже не хотелось, а идти за едой тем более, даже в лес.

После обеда Сережку удалось усадить за чтение. Наверное, Женино присутствие все еще смущало его, поэтому он не стал спорить и забрался с книгой на чердак, где у слухового окошка стоял телескоп, подаренный ему бабушкой и дедом на день рождения.

Алеся вынесла на веранду шкатулку из капа. Женя сидел на дощатом полу и в просветы между деревянными балясинами смотрел на луг и реку. Она остановилась, глядя на его неширокие плечи под клетчатой рубашкой. Ее влекло к нему с такой силой, что она растерялась, не зная, что говорить и делать.

Вода в Ясельде была уже не зеленой, как травяные берега, а алой и золотой, как закат. Ее огненная рябь мерцала тревогой.

Женя обернулся. Алеся поскорее отвела взгляд, поставила шкатулку на пол и села рядом.

– Ого! Красиво. – Он провел ладонью по узорчатой поверхности капа. – И замок какой! Можно открыть?

Алеся кивнула.

Замок был маленький, навесной и тоже целиком сделанный из дерева. Мама радовалась, когда нашла его в кладовке, и удивлялась, как не пропала и не испортилась такая музейная вещь.

Женя повернул в замке деревянный ключик и открыл шкатулку.

Вряд ли она принадлежала девушке прошлого века. Не было внутри ни засушенных цветов, ни выцветших лент и пожелтевших кружев, ни любовных записочек, ни других свидетельств романтичности, которая была тогдашним девушкам присуща, во всяком случае, в Алесином представлении.

– А это и не ее шкатулка, наверное, – сказал Женя, когда она сообщила ему об этом своем наблюдении. – Здесь же не к ней открытки, а от нее. Из Минска. Матери адресованы, – добавил он, проглядывая открытки. – Наверное, та их сюда и складывала.

Да, конечно, так. Алеся тоже перебрала несколько лежащих в шкатулке открыток с городскими видами.

– «Минск. Перекресток Захарьевской и Подгорной улиц», – прочитала на одной из них.

Улицы были мощеные, но выглядели совсем просто, не по-столичному. В окне одного из домов видны были столики – наверное, там располагалось кафе.

– Ты там была? – спросил Женя.

– Наверное. – Алеся недоуменно пожала плечами. – Я же в Минске училась, работала потом. Но даже не понимаю, что это за улицы. Совсем не узнаю. Ну, в войну почти ничего же не уцелело, так что и не удивительно.

Вид, подписанный «Вход в Александровский сквер», она, впрочем, узнала – трудно было бы не узнать фонтан со старинной скульптурой. В Минске в самом деле мало осталось довоенных домов и тем более памятников. Этот фонтан с мальчиком, обнимающим лебедя, был единственный, который Алеся знала. Только не знала, что сквер, в котором он установлен и через который она ходила тысячу раз, называется Александровским. Или только раньше так назывался?