Сети Вероники

– Вам было слишком больно? – спросил он, помолчав.

Вероника вспомнила, как вскрикнула, когда телесная их близость совершилась в полной мере.

– Было, – ответила она. – Но не слишком.

– Я не хотел бы, чтобы вам приходилось терпеть.

– Мне не приходится терпеть вас. И… все, что связано с вами.

– Пока приходится. Но если вы будете со мной, это станет иначе. Что вы смеетесь? – заметил он.

– Меня один нэпман звал сожительствовать. Если пойдешь, говорил, то заколки с бриллиантами подарю.

– Извините.

Кажется, он смутился. Но понять, действительно ли это так, Вероника не успела. Сергей Васильевич обнял ее и стал целовать, и все стороннее перестало иметь значение так же, как боль, которой в самом деле невозможно было избежать сейчас в их полном и самозабвенном соитии.

Но что боль, да и удовольствие – что значит и оно!.. Любовь, представшая ей разом и вся, оказалась так велика и так неизменна, что в сравнении с этой сияющей алмазной глыбой меркло все остальное.

Глава 11

Проснувшись, он почувствовал сильный запах сухих трав и такой же сильный стыд. Он никогда не забывал за ночь ничего, что происходило с ним накануне. Соня удивлялась этому свойству его сознания, говорила: ты будто был в прошлой жизни разведчиком во вражеском тылу! Но он не находил в такой своей особенности ничего странного. Да и удобно это: всегда можешь быть уверен, что закончишь начатое и не забудешь выполнить все, что пообещал.

Так что отлично он помнил, от чего травяной запах и отчего стыд.

Пучки трав висели на вбитых в бревенчатые стены гвоздях. Про одну сухую метелку Алеся сказала, что это зверобой, про другую – чабор, про третью – что понятия не имеет. Он помнил, как она указывала на них ночью, и хотя все равно не различал в темноте, где какая трава, ему нравилось слушать ее голос. Ясность соединялась с тем, что называется трепетностью, а с медицинской точки зрения тревожностью. Это было так не только в ее голосе, но и вообще в ней.

Зря он сказал о своей физиологической к ней тяге. Конечно, это так и есть, и что плохого в том, чтобы сказать об этом прямо, тем более она понимает такие вещи как медик. Но стыд, который он чувствует теперь, свидетельствует о том, что говорить это было не нужно. Хотя его действительно потянуло к ней сразу – может, как раз от того, что она не сознавала своей сексуальной притягательности. Он тогда даже обрадовался, что она испугана и придется провожать ее домой. То есть не обрадовался, конечно, а… В общем, ему было хорошо, что бы он с ней ни делал – хоть разговаривал недавними вечерами на расстоянии от окна до окна, хоть спал этой ночью в одной постели. В разговорах она была легкая и внимательная, а в постели оказалась страстная и робкая, и это соединение несоединимого завело его так, что ночью ему хотелось ее снова и снова, и теперь, утром, он тоже чувствовал такое желание, что зубы сводило. Но теперь он чувствовал еще и стыд от того, что сказал ей ненужные слова.

Женя думал об этом, лежа с закрытыми глазами на широкой деревянной кровати и вдыхая запах сухих трав. Алеси рядом не было – конечно, она ушла, как только он заснул, чтобы сын утром не догадался, где она провела ночь. Сын у нее, правда, сообразительный и, скорее всего, догадается. Но догадки – одно, а объяснять ребенку, почему мужчина побыл и уехал, – совсем другое. Этого другого она и хочет избежать.

В Москве, когда уезжали, стояла прохлада, а здесь был зной. Женя думал, на болотах такого не бывает. Организм его сразу перестроился, и в комнатке под крышей ему не было жарко. Он вспомнил, как, целуя Алесю ночью, чувствовал губами соленые полукружья у нее под глазами. Так захотелось повторить это, и немедленно, что он поскорее поднялся с кровати, чтобы избавиться от такого несвоевременного желания. Черт знает до чего доводит травяной этот дурман!

Он думал, что увидит Алесю внизу, в общей комнате, но ее там не было. Надеялся увидеть во дворе, но не нашел и там и так от этого расстроился, что даже удивился. Да она просто спит еще, наверное. Шесть утра всего.

Удобства в доме были устроены по-городскому, но во дворе был прибит к столбу и старый медный рукомойник. Женя еще вчера его заметил и вышел теперь умываться к нему. Это действительно оказалось приятно, как он и предполагал.

Когда, умывшись, он обернулся, то увидел Сережку. Тот стоял рядом и с любопытством за ним наблюдал.

– Доброе утро, – сказал Сережка. – А почему ты так умываешься?

– Как – так?

– С закрытым ртом.

«Не зря она ночью ушла! – весело подумал Женя. – Парень наблюдательный».

– Привык, – объяснил он. – В Африке вода бывает такая, что нельзя, чтобы даже капля в рот попала, когда умываешься. Ну я теперь всегда рот и закрываю. Машинально.

– А зубы как же в Африке чистить?

У мальчишки даже нос шевелился от любопытства.

– Из бутылки. Бутылку воды в магазине покупаешь и из нее зубы чистишь.

– Тут с открытым ртом умывайся, не бойся, – сказал Сережка. – У нас вода хорошая. В умывальник я с родника приношу. И в Ясельде тоже чистая. Можешь даже пить, ничего с тобой не здарыцца.

– Не здарыцца – это не случится?