Сети Вероники

– Ага. И с болота тоже можно пить. Только фильтровать надо.

– Через сфагнум?

– А ты откуда знаешь? – удивился Сережка.

– Читал где-то.

– Информационный поток, – с важным видом кивнул тот. – Дед говорит, мы все дурные стали, потому что день и ночь в интернет пялимся. Но в Багничах интернета нету, а информационный поток все равно есть. Потому что он вообще, а не в компе.

– Это Вернадский открыл, – сказал Женя. – Не совсем это, но что-то вроде. Назвал ноосферой.

– Давно открыл? – поинтересовался Сережка.

– Лет сто назад.

– Ну да! Тогда ничего ж вообще не было.

– Что-то да было. Он обдумал то, что было, и предугадал информационный поток. Сереж, а где мама?

– Спит еще. Обычно рано встает, а тут заспалась чего-то. Может, разбудить?

– Ты что! Разве можно живого человека будить?

– А кого ж будить, мертвого, что ли? – хмыкнул Сережка. И тут же спросил: – А правда, что ты людей оживляешь?

– Ну, не оживляю все-таки. Я же врач, а не колдун вуду.

– А что такое вуду?

Поняв, что от Сережки так просто не отделаешься, Женя вздохнул и в следующий час объяснял ему, что такое вуду, и браслеты, которые, как верят туареги, спасают от злых духов, и барабаны, которые в деревнях Ганы используют вместо телефона и телеграфа…

Рассказывал он все это, правда, уже не во дворе, а по дороге на речку, а потом плавая в прозрачной, по-утреннему холодной воде, а потом растянувшись на траве у берега и глядя в небо, цвет которого в точности совпадал с цветом Алесиных глаз, чего трудно было не заметить.

«Может, и не очень я ее обидел, – подумал Женя. – Вода бодрит, солнце греет, цветы медом пахнут. Тоже физиологическое счастье. А хорошо».

Сережка срывал с травяных стеблей какие-то зеленые лепешки с ноготь величиной и отправлял в рот.

– Не отравишься? – спросил Женя.

– Не, это ж калачики. Семена такие. Их все едят.

– Что еще все едят?

Он спросил просто для того, чтобы говорил мальчик, а самому можно было бы молчать и смотреть в небо, как в Алесины глаза. Эта догадка несколько смутила Женю своей сентиментальностью.

– Много чего, – ответил Сережка. – Весной шишки с сосны. Они еще не шишки тогда, а типа хвостики зеленые. Бабушка из них варенье варит, но можно и так есть. И листья с липы, это тоже весной, пока не горькие. И клюкву. Она, как за зиму перемерзнет, потом сильно сладкая становится.

– Ты его заговорил уже, сынок, – услышал Женя.

Он быстро сел, оглянулся. Алеся стояла на пологом прибрежном холме.

– Вон какой у него вид от тебя обалделый! – засмеялась она.

– Это от солнца. – Женя покрутил головой. – И от полесской нирваны в целом. Река, воздух. Удар по городскому организму.

– Пора завтраком подкрепить ваши организмы, – сказала Алеся.

Оказалось, Сережка еще до речки принес из деревни парное молоко и выпил кружку, пока теплое. Оно и теперь, час спустя, осталось теплым, и все смеялись, когда Женя поставил свою кружку в холодильник, потому что теплое молоко не любил.

Он поглядывал на Алесю с настороженностью, но она была так безмятежна, что некоторое напряжение, которое он чувствовал после проведенной с нею ночи, быстро развеялось. И когда Сережка побежал на грядки за луком и помидорами для яичницы, Женя обнял Алесю уже с одной лишь радостью от того, что она так же хороша, как река, и небо, и цветы в траве, и все это ясное утро.

– Спасибо, милая, – шепнул он ей в ухо и поцеловал сверкающую капельку сережки.

Наверное, ей стало щекотно, она поежилась и засмеялась. Он поцеловал ее в губы. Желание, охлажденное было рекой, охватило его снова. Черт, если она это почувствует, то подумает, он то ли маньяк, то ли просто подонок, у которого одно на уме. Кстати, как ни крути, а на уме у него и появляется одно, как только он ее видит. Даже странно, потому что прелесть ее далеко не только сексуальная, а имеет большой диапазон.

Но она ничего такого не подумала или, во всяком случае, не сказала, а ответила на его поцелуй с той простотой и легкостью, которая возбуждала его еще больше. Если бы не мальчик, он потащил бы ее в кровать немедленно. И она была бы не против, судя по прошедшей ночи.

Сережка принес помидоры и зелень, Алеся сделала яичницу и салат. Женя предложил помочь, но она отказалась, и действительно, непонятно было, как вклиниться в размеренную последовательность ее действий. Он порезал хлеб и сварил кофе. Ему показалось, они живут вот так уже год или двадцать лет. Почему она не замужем? За такой мужчины наперегонки должны бежать. Но да, это если бы в жизни доминировала норма, что совсем не так.

После завтрака пошли за грибами. Лес был светлый, насквозь прозрачный из-за высоких прямых деревьев. Алеся сказала, что это бор. Женя впал в азарт, срезая белые один за другим. Он даже поймал себя на том, что пропускает подберезовики, а когда сказал об этом, то Сережка хмыкнул: «Ты б еще про сыроежки вспомнил». Алеся показала огромный нарост на березовом стволе внизу и сказала, что это не кап, а сувель, потому что дерево его как будто свило, и что из такого комлевого сувеля сделана купель в Ватикане.

– Ты ее видела? – спросил он.