Сети Вероники

За год до окончания школы накатил спортивный азарт, и такой сильный, что думал уже профессионально заниматься триатлоном. Прошло это так же мгновенно, как возникло – вдруг стало непонятно, зачем плавать, бегать и крутить велосипедные педали до полного изнеможения. Спортивная награда как цель Женю не привлекала, а осмысленности, которая сама была бы наградой за усилие, он в спорте не видел.

Осмысленность усилия явилась ему вдруг, и явилась трагически. Родители были в командировке на полигоне, Соня в школе юного филолога, бабушка Лиза потеряла сознание, стоя у плиты в кухне. В одной руке она, как обычно, держала чашку крепчайшего кофе и сигарету, другой помешивала кашу в кастрюльке, вдруг покачнулась и упала навзничь. Женя увидел это из коридора, но самого длинного в его жизни прыжка не хватило для того, чтобы ее подхватить.

Он почему-то догадался, что поднимать ее с пола нельзя. То есть не почему-то, а по тому, как неестественно была вывернута ее нога. К приезду «Скорой» бабушка пришла в себя и сказала сидящему рядом с ней на полу внуку, что он поступил правильно, так как у нее, скорее всего, перелом шейки бедра. Она была библиографом в научной библиотеке, но в войну работала санитаркой и знала такие вещи. Врач «Скорой» согласился с ее самодиагнозом, а сознание она потеряла, сказал, из-за спазма сосудов.

То же подтвердилось и в больнице, в которую Женя поехал вместе с ней. Ему эта больница показалась убогой – стены облезлые, в коридоре пахнет туалетом и вареной капустой, палата на шесть человек, все лежачие, проветривать не позволяют, – но бабушка сказала, что все это ерунда, не стоит обращать внимания. Она приободрилась, шутила, сожалела, что не скоро удастся покурить… Врач сказал, что оперировать ее нельзя, потому что в ее возрасте и с ее сосудами она не выдержит наркоз, а на Женин недоуменный вопрос, как же она будет ходить со сломанной ногой, ответил:

– Она теперь будет лежать до конца жизни. А вы будете за ней ухаживать.

И посмотрел с вызовом: что, не хотите возиться?

Если бы не этот презрительный взгляд, Женя, может, иначе отнесся бы к его уверенности в том, что операция невозможна. Да он и отнесся иначе – вернувшись вечером из больницы, сказал отцу, позвонившему с полигона, что завтра пойдет к заведующему отделением и выяснит его мнение на этот счет. Отец сказал, что уже позвонил другу, и завтра утром надо будет везти бабушку к нему в Склиф, ну, Женька справится…

Никуда ее везти не пришлось: утром позвонили из больницы и сказали, что ночью она умерла. От эмболии, во сне.

– Раз уж все равно помирать, – философски заметила регистраторша в больничном морге, – то лучше так.

Лучше это или не лучше, Женя не знал. Подобные рассуждения приводили его в ярость.

Потом отцовский друг из Склифа сказал, что оперировать надо было немедленно, что эмболия возникла как раз потому, что этого не сделали, а аргументы про сосуды и возраст – это просто отговорки, прикрывающие отсутствие квалификации и эффективных средств для анестезии.

Бабушка Лиза была ироничная, резкая, говорила что думала, не заботясь о том, чтобы кого-нибудь не обидеть. Она была всегда, она не вмешивалась в Женину жизнь и, казалось, не обращала на него особого внимания. Что ему без нее одиноко, он понял, когда ее не стало. Но кроме этого понял, что она совсем не должна была умирать, что это случилось даже не из-за врачебной ошибки, а из-за чужой глупости и лени.

– И из-за того, что вы ракеты делаете вместо средств анестезии, – сказал он отцу.

Женя думал, тот разозлится, но отец промолчал и так побледнел, что стало его жаль. Женя извинился, он коротко сжал руку сына и вышел из комнаты.

Отец напомнил об этом разговоре единственный раз – десять лет спустя, когда продавал их квартиру в Подсосенском переулке.

– Средства анестезии мне производить уже поздно, – сказал он. – Но хотя бы делать то, к чему душа лежит, я на старости лет должен себе позволить.

Бабушкина смерть осветила Женину жизнь вспышкой резкой и яркой. Он даже удивился тому, что не понимал, чем ему стоит заниматься.

Химия, которую предстояло сдавать в медицинский, его никогда не интересовала, заниматься ею, учитывая уровень требований, надо было практически с нуля, причем начинать пришлось за несколько месяцев до вступительных экзаменов. Все были уверены, что он провалится в Первый мед, так же, как были уверены, что Соня поступит на филфак МГУ. Вышло наоборот: он поступил, Соня нет. Женя расстроился из-за ее неудачи, она за него обрадовалась, а о себе сказала:

– У нас ведь филологов в семье не было. Я профессию выбрала произвольно и скорее всего неправильно ее себе представляю. Мало ли кто любит читать. Надо, наверное, в самом деле думать о более практических вещах.

Что Соне нужна профессия, которая будет ее кормить, не уставала повторять бабушка Лиза.

– Будешь тогда и мужа выбирать по-человечески, – объясняла она. – Сможешь позволить себе любовь, а не программу жизнеобеспечения.