Это он находит после работы время только на то, чтобы почитать необходимое по той же работе, а Соня-то иначе проводит свои дни и вечера. После Историко-архивного она устроилась редактором в издательский дом, выпускающий бизнес-литературу. И хотя сильной любви к своей работе не выказывает, но вполне ею довольна. Женя подозревал, что довольство это основано главным образом на том, что у сестры остается достаточно времени на привычную ей жизнь. В театры ходит, в музеи, по бульварам гуляет. В консерваторию, бывает, заходит на второе отделение, чтобы послушать только одну какую-нибудь особо любимую симфонию. Затруднительно будет приезжать для этого из Павшинской поймы. Да и необходимости такой нет.
– Нам с Людой квадратных метров хватает, – сказал Женя. – Переезжай в Козихинский и выбрось глупости из головы.
Люде квадратных метров, может, и не хватало, так как она собиралась родить. Но, во‐первых, ей пока не удавалось забеременеть, а во‐вторых, когда родит, можно будет взять ипотеку.
Трудности с беременностью Люду тревожили, особенно когда после нескольких попыток ЭКО стало понятно, что у нее не приживаются эмбрионы. Она подумывала даже о суррогатной матери, но это было слишком дорого и хлопотно. Взять ребенка из детдома не решалась – боялась, что не сможет полюбить приемного. Женя этого не боялся, поскольку считал, что и свой ребенок все равно что приемный, пока к нему не привыкнешь. Но этим мнением он с женой не делился. Это ведь, наверное, для мужчины так, а для женщины в силу физиологических причин все иначе.
Вообще же он об этом не слишком задумывался. Когда каждый день видишь, как легко преодолима граница между жизнью и смертью, многое кажется не стоящим внимания, и страдание понимаешь иначе, чем большинство людей, и ко всему готов.
Вскоре однако выяснилось, что готов он как раз-таки не ко всему. В частности, Женя оказался совсем не готов к любви – она ударила его как взрывная волна, опрокинула, оглушила. И в конечном итоге опустошила так, словно из него выскребли все живое. Такое сравнение отдавало абортарием, но соответствовало действительности.
Глава 14
При его образе жизни была вероятность влюбиться только в кого-то из рабочего круга. Пациентки, правда, исключались – и потому, что видел он их в мало способствующем любви состоянии, и, главное, потому что гульки врачей с пациентами вызывали у него брезгливость. Ханжой он не был никогда, но ровно это – брезгливость – испытал еще в школе, когда выяснилось, что учитель физики крутит роман с девчонкой из его класса. Физик был отличным преподавателем, а девчонка оторвой, и кто кого соблазнил, было понятно. Но Женю удивило, что много лет спустя, когда он уже во взрослой компании по какому-то случайному поводу упомянул эту историю, все вдруг начали спорить, можно или нельзя было физику с ней спать, ведь с одной стороны… но с другой стороны… и почему в таком случае нельзя?.. Ему казалось, что нельзя, потому что нельзя. Как и врачу с пациентами.
Но Лина не была пациенткой. Она стояла под дверями реанимации, и когда Женя вышел оттуда, взглянула на него так, что все в нем перевернулось. Это невозможно было объяснить обстоятельствами, потому что такие обстоятельства – растерянные женщины под дверями реанимации – возникали в его жизни бесчисленное количество раз. С Линой все объяснялось, видимо, тем, что она вонзилась ему в сердце. Причем с первого взгляда, вернее, первым же своим взглядом.
В реанимации находился ее муж, и Женя вышел для того, чтобы ее успокоить: случился отек Квинке вследствие аллергии, но привезли супруга вашего вовремя, понаблюдаем до завтра, потом переведем в отделение, а вскоре, думаю, заберете его домой… Все эти слова застревали у него в горле, пока он произносил их, глядя в волшебные Линины глаза.
С мужем она развелась через неделю после того как он выписался из больницы. Собственно, у них уже заявление на развод было подано, и расстались они не потому, что у нее возникли отношения с врачом. Но отношения возникли, и Женя погрузился в них так, как прежде погружался только в работу. Конечно, ему приходилось выкраивать на них время в полном смысле слова поминутно. Но каждая минута, проводимая с Линой, насыщалась чем-то таким значительным и сильным, что ему казалось, с ней проходит не ограниченное, а буквально все время его жизни.
От Люды он ушел не только без сожаления, но даже как-то и без стыда. Скорее, вызывало стыд или как минимум недоумение то, что несколько лет жил с женщиной, к которой не чувствовал любви; с появлением Лины это стало для Жени очевидно.