В то время, когда Евгений Беренс писал это воззвание, его младший брат добирался после эвакуации в Китай людей и кораблей с Дальнего Востока – в Крым, к тому самому Черноморскому флоту, который Евгений в апреле 1920 года звал объединиться против поляков и необходимость затопления которого доказывал двумя годами ранее, в мае 1918 года. Но, как оказалось, ехал в Крым Михаил Беренс для участия не в «розни», а в очередной эвакуации проигравших в ходе этой розни людей.
Есть глубокий символизм в том, что, несмотря на все усилия Евгения Беренса, корабли Русской эскадры не вернулись «в родную гавань» нового государства, которое было для старшего из братьев продолжением исторической русской государственности – ведь это были те самые корабли, которые он хотел затопить в мае 1918 года, спасая это новое государство то ли от немцев, то ли от белых. Точнее, это была та часть кораблей, которая отказалась летом 1918 года подчиниться этому приказу.
Есть какой-то символизм и в том, что Черноморский флот в гражданской войне оказался, скорее, с «белыми», в то время как Балтийский флот – с «красными»; и в том, что один из братьев в годы гражданской войны оказался причастен к Балтийскому флоту (собственно, по факту Евгений Беренс управлял кораблями именно Балтийского флота), а второй – к Черноморскому, который он возглавил в тот момент, когда флот перестал быть флотом, превратившись в эскадру.
Случайным образом в их биографиях проявилось подспудное противостояние двух логик, одна из которых символически, несомненно, выражена имперско-бюрократическим Петербургом – логикой государственной необходимости идти вперед, невзирая ни на какие жертвы, а вторая вполне ассоциируется с свободолюбиво-патриотичным Севастополем, отказывающимся от справедливости этой логики в пользу спасения людей. Противостояние этих двух логик, в общем-то, составляют одну из главных драматических линий отечественной истории ХХ века, если не сказать – большей части нашей истории.
Личные истории двух братьев сложились так, что они не смогли примириться, но, может быть, уместно сказать, что их примирила память о них обоих в той жизни, которую они оба не застали.
Могила Евгения Беренса в Новодевичьем монастыре была утрачена в 1930-е годы, могила Михаила Беренса на кладбище в Бизерте была утеряна после Второй мировой войны. Однако в конце ХХ века усилиями энтузиастов их могилы были найдены.
«Бизертинский морской сборник» сообщает:
«
И меньше, чем через год – 3 июля 2002 года на Новодевичьем кладбище в Москве был открыт памятник на могиле Евгения Беренса[158]
, сделанный тем же севастопольским скульптором Станиславом Чижом из такого же черного гранита, как и надгробная плита на могиле Михаила Беренса в Бизерте. На памятнике выбиты слова, сказанные в ноябре 1917 года самим Евгением Беренсом – «Надо помнить о России…»[159], и звучат эти слова в унисон с надписью на плите на могиле его младшего брата.В этой истории возрождения памяти о двух братьях тоже многое символично – ведь корабль-флагман Черноморского флота привез Андреевский флаг в Бизерту из Севастополя, находившегося тогда в составе Украины. Будущее флота в 2001 году было неизвестно, так как договор России с Украиной предусматривал его базирование в Севастополе до 2017 года, после чего флот вполне могла ожидать «вторая Бизерта». И несмотря на это, в Севастополе хранилась русская идентичность, хотя в 2000-е годы он был юридически не связан с Россией также, как в 1920-е годы Русская эскадра не была в правовом смысле связана с русской государственностью.
И эта идентичность, в конечном итоге, привела современный Севастополь к обретению русской государственности, благодаря в том числе памяти о тех, кто жил с абсолютно разным пониманием блага Родины, но был един в понимании долга и чести.