Север и Юг

Когда занятия подошли к концу, было еще совсем светло, и миссис Хепворт предложила гостям посетить их дом, чтобы увидеть (она едва не произнесла «улучшения», но вовремя сохватилась) изменения, внесенные нынешним викарием. Никакие новшества не интересовали Магарет — напротив, оскорбляли нежные воспоминания о родном доме, — но желание хотя бы на несколько минут вернуться в прошлое одержало победу над страхом испытать боль.

Дом претерпел настолько значительную переделку и внутри и снаружи, что боль оказалась куда более терпимой, чем она опасалась. Все вокруг изменилось, все стало другим. Сад, где когда-то старательно и любовно ухаживали за газоном — так что даже случайно упавший лист розы нарушал гармонию, — превратился в свалку детских игрушек и прочих вещей. Чего здесь только не было: мешок с мраморными шариками, обруч, соломенная шляпа, оставленная на розовом кусте словно на вешалке, без внимания к нежным цветам, в прежние времена доставлявшим так много радости. Небольшой холл также свидетельствовал о веселом, здоровом, не обремененном воспитанием детстве.

— Ах! — воскликнула миссис Хепворт. — Надеюсь, вы извините нас за беспорядок. Как только закончится строительство детской: пристраиваем ее к бывшей вашей комнате, — тогда и приберусь. Как вы обходились без детской, мисс Хейл?

— В нашей семье было всего двое детей, и в такой комнате не было острой необходимости. Полагаю, у вас их больше?

— Семеро. Вот смотрите: здесь окно будет выходить на дорогу. Мистер Хепворт тратит на дом чрезвычайно много денег, ведь, когда мы приехали, жить в нем было практически невозможно — во всяком случае, такой большой семье, как наша.

Все комнаты изменились до неузнаваемости, включая кабинет мистера Хейла, где, по его словам, зеленый полумрак способствовал покою и склонял к размышлениям, но в то же время воспитывал характер, более склонный к медитации, чем к действию. Новое окно открывало вид на дорогу и, если верить миссис Хепворт, давало множество преимуществ. Отсюда можно было увидеть, как отбившиеся от стада викария овцы пытались добраться до заманчивого улья. Неугомонный священник наблюдал за дорогой даже во время сочинения самых ортодоксальных проповедей и всегда держал наготове шляпу и палку, чтобы догнать и арестовать прихожан, прежде чем те успеют скрыться в «Веселом леснике». Все члены большой семьи казались импульсивными, активными, общительными, добродушными и не особенно склонными к тонкости восприятия. Поначалу Маргарет опасалась, что миссис Хепворт разоблачит игру мистера Белла, состоявшую в преувеличенном выражении восхищения всем, что особенно претило его вкусу, но нет: похвалы принимались с таким наивным доверием, что на обратном пути в гостиницу Маргарет не удержалась от упреков.

— Ну не сердись, дорогая! Она сама виновата: если бы не взялась с восторгом демонстрировать каждое изменение и подробно объяснять смысл мельчайших улучшений, я бы относился ко всему серьезно! А если собираешься отчитывать меня и дальше, то лучше продолжи после обеда, дабы не нарушать пищеварения.

Дорога и долгая прогулка утомили обоих. Маргарет настолько устала, что отказалась от мысли выйти еще раз и побродить вокруг дома своего детства в одиночестве. Возвращение в Хелстон оказалось не совсем таким, как она себе представляла. Повсюду присутствовали малозаметные, но существенные изменения. Многие дома опустули по естественным причинам: кто-то уехал, кто-то женился, кто-то покинул этот бренный мир. Изменилась и природа: кое-какие деревья были подстрижены или вовсе исчезли, пропустив солнечный свет туда, куда прежде он не пробивался. Дорога выглядела ровнее и плотнее, а трава на обочинах была аккуратно скошена. Конечно, все к лучшему в этом лучшем из миров, однако Маргарет грустила по прежним пейзажам, по прежнему полумраку, по прежней высокой траве. Усевшись возле окна и глядя, как наступают сумерки, близкие к состоянию ее души, она даже прослезилась.

Мистер Белл тем временем крепко спал, после непривычных нагрузок. Разбудило его появление румяной сельской девушки с чайным подносом в руках, судя по всему, недавно вернувшейся с сенокоса.

— Кто там? Где я вообще? Маргарет, это ты? О, кажется, вспомнил. Теперь понятно, что за женщина сидит в такой печальной позе, сложив руки на коленях и неподвижно глядя перед собой. Что-то интересное? — поинтересовался мистер Белл, поднявшись с дивана.

— Ничего особенного! — как можно веселее ответила Маргарет, тоже вскакивая с места.

— И правда: какие-то скучные деревья вдалеке, белье на живой изгороди из шиповника, влажный вечерний ветерок. Занавесь лучше окно и займись чаем.

Некоторое время Маргарет молча крутила в пальцах ложку и почти не слушала рассуждения крестного отца. Если он возражал, она улыбалась точно так же, как если бы соглашался. Потом вздохнула, положила ложку на блюдце и неожиданно заговорила высоким голосом, как говорят после того, как долго о чем-то думали:

— Мистер Белл, помните наш вчерашний разговор о Фредерике?