Северянин (СИ)

- Тебя? – хохотнул Эрленд. - Да на что мне шлюха? – при этом Эрленд выглядел настолько удивленно-искренним, что Тора поняла: не притворяется. Ее тело действительно не прельщает его.

Этот момент стал для Торы началом войны. Теперь она старалась следить не только за тем, чтоб никакая глупая девчонка не сумела приворожить Хакона пуще нее, а еще и пыталась выдавить Эрленда из сердца Хакона. Впрочем, это единственное, что удавалось ей плохо. Возможно главной причиной того было полное безразличие Эрленда ко всем ее ухищрениям. Она с ним боролась. Он с ней – нет. Эрленд попросту не видел в Торе соперницу. Он считал ниже своего достоинства выяснять с ней отношения.

Но Тора продолжала надеяться ввести его в немилость конунга. И такие промахи, как сегодня, ее ужасно злили.

Эрленд же о метаниях Торы даже не задумывался. Он счастливо улыбнулся и, совершив прощальный шутовской поклон, удалился из отцовских покоев.

На улицу он вышел в самом радостном расположении духа. Отец таскал в дом невообразимое число девок, Эрленд только поражался, как у Хакона на них на всех сил хватало, но почему-то не любил, когда появлялись новые рабы. Новые личные рабы. Сколько их бродит на территории его владений, Хакона волновало мало, а вот в своем окружении он трэллов не переносил.

***

Норд понуро глядел на дорогу, вяло покачиваясь в седле, в такт ходу коня. Он чувствовал себя совершенно не выспавшимся и разбитым. Вынырнув из морока, Норд так и не сумел больше уснуть, и теперь клевал носом прямо в движении.

Но за физической слабостью и вялостью скрывалась страшная буря, рвущая душу на куски. Нутро Норда то скручивало в тугой узел, то разрывало от страха и сомнений. Пусть его голова и безвольно моталась, но руки напряженно сжимали поводья, а красные глаза то и дело впивались в маячившую впереди спину Торвальда.

В самом конце сна, увидев отчаянье на лице викинга, Норд понял, почему вчера ему вспомнился перегон рабов: та же безысходность сквозила в движениях Торвальда, та же безнадежность давила на его широкие плечи. И что-то такое тихое и хрупкое, но весьма чуткое и внимательное, нашептывало, что причина такого состояния – Норд. И от этого было горько и даже больно.

Норд бы хотел как-то все исправить, вернуть легкость и непринужденность, что была у них с Торвальдом еще недавно. Но все тот же голосок твердил: не выйдет. И Торвальду то не нужно, да и самому Норду тоже. Тот не знал, какое божество послало ему давешнее виденье, но, что это был лишь обычный ночной сон, не верил. Не знал только, какой урок должно из него извлечь: то ли снять все запреты и просто подойти к Торвальду, а там будь, что будет, то ли воспринять кошмар как предупреждение и внять ему.

В голове всплыли проповеди священника из Норфолка, рассказывающего о грехе мужеложства. Страшном, смертном грехе. О грязи и неестественности подобного союза. Да Норд и сам недоумевал, как может тянуть к мужчине, даром, что, прожив более двадцати весен, он ни разу не взглянул на женщину с томлением. Как можно возжелать могучего воина? А ведь он сам возжелал, и его реакция на тот странный поцелуй – тому доказательство.

- Привал! – выкрикнул Бранд и сам первый соскочил с лошади.

Норд тряхнул головой и спрыгнул на землю. Под ногу неудачно подвернулась палка и, потеряв равновесие, Норд начал падать. Попытался схватиться за седло, неловко взмахнул рукой. На ногах устоял, но плечо отозвалось резкой болью.

- Как-то ты странно двигаешься, - Бранд окинул Норда оценивающим взглядом. - Что с рукой?

- Я… - Норд лихорадочно пытался придумать внятное объяснение собственной травмы, потирая свидетельство божественного происхождения кошмара, - я ночью в темноте на ветку налетел.

Бранд с сомнением поджал губы, но ничего не сказал и двинулся к разводящим костер. Норд облегченно выдохнул и снова отыскал глазами Торвальда. А встретившись с ним взглядами, поспешно отвернулся. Нет, нельзя так. Нельзя.

***

Привкус крови во рту, тошнота и головная боль – до противного знакомый набор ощущений. Тормод приоткрыл глаза, но ничего не увидел – там, где он находился, было темно. Он открыл глаза и пару раз моргнул, но все равно рассмотреть ничего не сумел. Тогда Тормод попытался сесть. Что-то звякнуло, и недовольный голос из темноты ворчливо спросил:

- Кто там шумит?

От неожиданности Тормод дернулся, но ответил.

- Я – Тормод. А кто ты?

- Тормод? – недоуменно переспросил голос. - А, очнулся-таки! Долго ты, парень, долго. И не вовремя. Спи давай и не дергайся, другим не мешай.

- Кому и чем я мешаю?

- Всем мешаешь, - растолковал голос, - звоном.

- Каким звоном.

- Цепей.

У Тормода внутри все похолодело. Он поднял дрожащую руку и медленно положил ее себе на горло. Металл. Под пальцами был металл. Тонкое кольцо, охватывающее шею, – рабский ошейник.