Северянин (СИ)

          Костер разводить не стали — оно вроде и не опасно, но и привлекать внимание не хотелось. Зверье в это время года тоже сытое, довольное, не станет на человека кидаться. Укутавшись в колючие влажные плащи, легли на пожухшую траву.

          Стуча зубами, Норд в который раз проклинал свою мерзлявость и местную погоду. В такие моменты он особенно остро чувствовал, что является чужаком на этих землях, равно как и на английских. Какая-то гадкая тоска накатывала, с головой накрывала. И Норд сам себе казался совершенно ненужным, лишним. Будто каждый был не просто так рожден, а он нечаянно, без умысла высших сил на свет явился. Вот и глупо, и смешно, но душу порой дерет — хоть вой. Дождавшись, пока провожатый мерно захрапит, Норд перекатился поближе к Торвальду. Родное тепло и сердце, бьющееся в наизусть выученном ритме, заставляют поверить — есть причины жить, и дом есть. Просто он не где-то, а с кем-то. Вот с этим викингом рядом. Лишь рядом с ним не страшен холод.

          Засыпая, Норд лениво подумал, что утром надо будет встать раньше человека Ивара.

***

           — Отец забавляется с очередной красоткой? — задорно поинтересовался Эрленд, нависая над сидящим у стены сарая Тормодом. — Не надоело тут сидеть?

          Тормод медленно поднял голову и вцепился глазами в лицо Хаконсона. Тот смотрел спокойно, расслабленно, но все же где-то в совершенных чертах пряталась смешинка. Кивнув самому себе, Тормод отвел взгляд:

          — Да. Притащил еще вчера. Она все кричала да мужа звала. Мне надоело слушать, вот я и ушел.

          — А тут сидеть еще не тошно, а?

          — Да… а что еще я мог поделать? — рассеянно спросил трэлл, рассматривая нитку, вылезшую из рукава.

          — Ты мог прийти ко мне.

          От ровно произнесенного предложения Тормод вздрогнул. Было у этой фразы двойное дно, хитрость какая-то. Хотя… какая хитрость, если ясно все как светлый день? Просто вслух сказать, напрямик, страшно.

          — Зачем?

          — Я думаю, мы бы что-нибудь придумали, — сам не ожидая, Эрленд выделяет «мы». — Например… хочешь прогуляться? До города далековато, но если взять коней… Ты же умеешь верхом?

          — Умею, — опешил Тормод. — Только ты забыл: я раб. Меня не пустят никуда. Тем более верхом.

          — А ты забыл, что я сын конунга. Со мной — пустят.

          Тормод пожал плечами:

          — Тогда хочу.

          — Тогда пошли!

          В конюшне Эрленд решительно подошел к немолодому скакуну с темной, почти черной шкурой:

           — Это Шторм.

          Тормод неуверенно протянул руку к животному. Мягкие ноздри вздрогнули, и Шторм, подобно собаке, просящей ласки, толкнулся лбом в раскрытую ладонь.

          — Больно дружелюбный, — подивился Тормод.

          — Обычно не слишком, — нахмурился Хаконсон. — Просто… Просто его еще твоя сестра очаровала. А он, видать, чует, что родичи вы.

          Тормод погладил блестящий лоб и глухо ответил:

          — Ясно.

          Эрленд закончил седлать своего коня:

          — Вы тут еще пообщайтесь, я пока тебе лошадь приготовлю.

          Увидев предназначенную ему клячу, Тормод фыркнул, но позже, уже на тракте, подумал, что так даже лучше: животное это спокойное, а он за последние годы навыки подрастерял.

          — Коней можно будет оставить на въезде, там постоялый двор есть, присмотрят. А гулять пешком будем.

          Прогулка была… странной. Тень мертвой Ингеборги нависла над мужчинами. Она их и сближала, и отдаляла. Неразделенная боль, пустое пренебрежение, сочувствие, обида… Так много и так мало, чтоб понять друг друга, принять.

          — Ты… я с Эриком познакомился.

          — Да? Милый ребенок.

          — Но его мать меня пугает. Кажется, что съест и не подавится.

          — Тора? Относись проще. Обычная шлюха, только наглая, — увидев, как побледнел Тормод, Эрленд мысленно дал себе хорошего пинка за невнимательность и торопливо продолжил: — А Эрик забавный. Болеет часто, хилый совсем, а я ему деревянный меч выточил, страшный правда, грубый. Как он им махал! Будто целое войско один перерубить хотел.

          — А я могу красивые игрушки делать. Раньше мог, — в ответ на недоуменный взгляд Эрленда Тормод поднял ладонь и растопырил кривые пальцы, — с такими руками ничего доброго не сотворишь.

          — Ты это любил.

          — Да, наверное. Я просто это делал. В нашей деревне, наверно, у каждого ребенка было по моей игрушке, а то и не одной. Пробовал продавать, потом понял, что бесполезно. Кто станет покупать то, что может и задаром достаться? Не мог я детенку отказать, если просил очень.

          — Сейчас совсем не получается? Ты пробовал?

          — Нет. Даже не пытался. Я только недавно пальцы сгибать спокойно стал, и то еще бывает: как прошибет, шевельнуть не могу. Какая мне резьба?

          — Жаль… я бы хотел увидеть.

          — Почто тебе? Захочешь — купишь у лучшего мастера.

          — А мне на твое поглядеть интересно бы было.

          Тормод пожал плечами. А что тут скажешь?

          — Ты есть еще не хочешь? Давай там, где лошадей оставили, перекусим, а потом уже домой.

          — Не думаю, что там мы сможем поесть за одним столом.

          — Да… точно. Тогда… купим чего-нибудь на рынке и поедим на обочине.

          — Тогда… на рынок.

          И только на рынке Тормод осознал, как давно не бродил по городу вот так вот бесцельно, просто гуляя. Не сливался с праздной толпой.