Северянин (СИ)

          — Если бонды и впрямь восстали, кто же… — Эрленд глядит на жесткое лицо конунга и замолкает. Медленно кивает. — Я понял. Пойду собираться.

          Эрленд выходит. Спустя несколько ударов сердца Тормод кидается следом:

          — Сбегаю за водой да хлебом.

          Нагоняет Хаконсона Тормод уже у самых его покоев. Эрленд совершенно спокойно, даже слегка отрешенно оглядывает комнату и медленно тянется за большим холщевым мешком, вечно валяющимся на полу.

          — Ты умрешь! — шепчет запыхавшийся Тормод.

          — Я знаю, — сухой, равнодушный ответ.

          — Эрленд, ты умрешь! — почти кричит Тормод, резко дергая Хаконсона на себя, встряхивая, желая вытравить дурь. Эрленд покачивается безвольной куклой. — Этот… этот… он будет жить, хочет жить, а тебя вот так вот — на смерть посылает. Собственного сына, свою кровь!

          Перед глазами Тормода встает окровавленный Эрик. Мертвой рукой продолжающий сжимать секиру.

          — Это… неважно, — Эрленд отводит взгляд, закрывает лицо волосами, будто прячется.

          — Почему? — Эрленд молчит. Тормод вздыхает, трясет головой, падает на лежак. — Помнишь… — тихо начинает он, — помнишь, ты предлагал освободить меня? Ну, ошейник снять, из города вывести? Ты… ты еще можешь это сделать? — медленный кивок. — Тогда… тогда давай… сейчас. И… пойдем со мной. Просто забудем. Власть сменится… И мы заживем сызнова в перерожденной Норвегии.

***

— Весть о нас разнеслась больно далече, — растревожив легкий серый пепел колыхнувшимся плащом, Орм тяжело опустился рядом с Нордом, — дюже рано. Сбежит, тварь.

          Бонд сплюнул на раскаленные угли, слюна зашипела, исчезая. Норд безразлично пожал плечами, нашарил хворостинку и сунул ее кончик в костерок. Дождавшись, покуда палочка загорится, вынул ее и стал помахивать крохотной алой искоркой, задумчиво следя за ней глазами.

          — Неважно. Он свое получит. Думаю, — Норд усмехнулся, вспоминая Тормода с его жаждой мести. Мальчишка оказался молодцом — сумел и при конунге остаться, и сколько раз сталкивались, сроду виду не подал, что знакомы. Справится. И не денется никуда, Норд уверен. — И мы получим его голову. А коли повезет — не только его.

          — Ивар… Ивар говорил, другой конунг скоро будет. Другой, хороший, — последнее слово Орм произнес будто взвешивая, определяя, можно верить али нет. — Ты… ты ведь знаешь что-то об этом?

          Огонек на конце хворостинки загас. Норд обиженно закусил губу, пожевал ее. Снова ткнул палкой в пламя.

          — Что знаю — не всем рассказываю. Да только не долго сему секретом быть осталось, скоро всем все откроется.

          — И все же? Ведь сейчас ты тут не потому, что Хакон тебе не по нраву — ты не против него, ты с кем-то другим.

          — А что? То, что я с кем-то, мешает мне… недолюбливать Хакона?

          — Отчего ж? Совсем не мешает. Только… смысла нет. Ты ведь не здешний? Похож, конечно, и говоришь справно, только…

          — Чуйкий какой! А пусть и не здешний, пусть ничего против Хакона не имею, тебе-то что? Я помогаю? Помогаю. Женку твою от поругательства спасаю? Спасаю. Чего ж еще?

          Орм пожал плечами, потянулся к красной искорке, отдернул руку — огонек хоть и мал, да горяч.

          — Кабы не обжечься.

          — А ты не боись. Страх он… заставляет топтаться на месте. А какая дорога, коль нет движения?

           Орм почесал затылок, одернул рукав рубахи, поднялся да пошел прочь. Почти сразу же его место занял Торвальд.

          — Чего хотел?

          — Узнать, кто новым конунгом станет.

          — Ты так уверен, что станет? — хмыкнул Торвальд.

          — Угу. Куда ж денется? Ой, драка завтра будет… чую прям, — спина Норда выгнулась, мускулы под тканью напряглись, суставы хрустнули.

          — Никак в нетерпении весь?

          — А то! — подмигнул Норд. — Столько сил положено.

          — Странно так, — с Торвальда сошла вся игривость, — правда ведь, годы потратили. И на что? На сбор толпы грязных вонючих воинов?

          — Ну, после двухдневного перехода ты тоже не цветами благоухаешь! А вообще… ты только глянь, сколько их здесь! Думаешь, быстрее бы собрали? Здесь ведь не только отупевшие от работы крестьяне, нет. Здесь бонды, те самые, что, беря в руки оружие, становятся грозой многих народов, те, кто на тингах вершат судьбу своей страны. Здесь… здесь карлы и ярлы. Ярлы, Торвальд! Их не проведешь. Их нужно убедить, и убедить хорошенько, что при новом конунге им будет лучше. Тогда они пойдут. Иначе — ничем не сдвинешь. Все… все в мире держится на человеческих жадности и гордости. Только так, — помолчали. Красные блики костра играют на светлых волосах, отражаются в глазах, от чего синие радужки Торвальда отсвечивают фиолетовым, а бледно-голубые Норда кажутся едва ли не оранжевыми. — Так, все. Спать! Завтра будет долгий день.

***