Северянин (СИ)

          Перехватив съехавшего Эрика поудобнее, Тора поправила выбившуюся из косы прядь и потянулась к темной ручке добротной деревянной двери. Пальцы коснулись холодного металла…

          — Стой, полоумная! — чужая рука смыкается на запястье Торы и тянет прочь. — Вообще ошалела, куда идешь?! — ворчит Эрленд.

          — Эленд! — радостно пищит Эрик.

          — Куда потащил, окаянный?

          — Ты где была, покуда все уходили?

          — Брата твоего выхаживала! Жар у него был. Только вот спал, — шипит Тора, потом сникает. — А… где все-то? Вчера шуму было… никто из трэллов толком ничего не знал, а прочие отмахивались, — Эрленд усмехается, Тора дергает рукой, — а я от Эрика отойти не могла — дюже плохо ему было. И сегодня… нет никого.

          — Мерзавец!

          Хаконсон проводит Тору через закопченную кухню и выводит на грязный внутренний двор.

          — Так. Слушай внимательно: поднялся бунт. Отец бежал. Остальные, впрочем, тоже. Народная рать уже близко: пойдешь по главному тракту — порвут.

          — За… за что?

          — За все. Но в первую очередь — за Эрика. И от него одни кровавые лоскутья останутся.

          Тора крепче прижимает сына к себе.

          — Куда?

          — Тебе? Не знаю, — честно отвечает Эрленд. — Первую шлюху Норвегии все знают. И что у нее дитя Хакона — тоже.

          — Нет! Эрик! Ты, ты… зазнавшаяся мразь, спаси нас!

          Хаконсон прикрывает глаза, трет виски. Кажется, волею самих богов было навеяно желание еще разок взглянуть на место, где прошло все детство, вся юность, пред тем как уехать. Навсегда.

          На самом деле просьба излишня, сознание и так лихорадочно мечется в поисках лазейки. Но нет такого места, где сын конунга может жить в безопасности. Только если…

          — Тебя не спасу, — глаза Торы широко распахиваются, губы мелко дрожат. — Не потому, что желаю смерти — просто не смогу. А Эрик… Ну-ка, парень, иди сюда.

          Эрленд пытается взять брата на руки, но Тора держит ребенка мертвой хваткой — не отнять.

          — Нет! Нет! Не отдам! Это… он мой! Мой сын! Ты хочешь забрать! Не смей, не смей! Только мой.

          Звонкая пощечина обрывает бессвязные рыдания.

          — Эленд! — кажется, изумлению и испугу Эрика нет пределов.

          — Хочешь и его погубить?

          — А ты спасешь? Ты… ты…

          — Не старайся. Можешь считать меня кем угодно, но Эрика я увезу. Ему так будет лучше, — Эрленд выделяет первое слово последней фразы, надеясь, что Тора успокоится и подумает о благе сына. — Только так можно спасти его. Он пока слишком мал, его лица никто не знает.

          — Твое! Твое знают! Даже лучше, чем мое.

          — Не со мной ему и жить.

          — Что?

          — Все, хватит! — Эрленд коротко свистит, и из-за рабского барака выходит седланный Шторм. Резкий рывок, толчок. Эрик цепляется за брата, Тора почти падает. — Хочешь ему помочь? Иди, выйди на тракт. Я поеду в обход, но могут заметить. Заставь глядеть только на себя, ты же это умеешь. А Эрик будет жить — клянусь.

          Лица Торы касается лишь легкий ветерок, пахнущий животиной, когда, повинуясь руке хозяина, Шторм срывается с места.

          Тора пару раз хлопает мокрыми ресницами и, развернувшись, возвращается в дом, чтобы выйти из главной двери. В тот момент, когда Эрика вырвали из ее рук, в голове появился густой липкий туман. Вроде и видно все, и слышно, но мир стал каким-то глухим, блеклым. И пусть она толком ничего и не поняла, пусть Эрленд — совершенный ублюдок, но слово его верно, а значит, сын спасется. Это главное.

          Открывая тяжелые створки парадного входа, Тора точно знает, что ее за ними ждет, но страха почему-то нет. Идти напрямик она не решилась — слишком уж подозрительно. Выбрала узкую тропку, что бежала вдоль дороги, чуть в стороне. Дожди размочили землю, скользкая грязь под ногами ужасно мешала идти. Холодная жижа быстро промочила мягкую обувь, пропитала длинную юбку.

          Толпа заметила Тору едва ли не раньше, чем Тора заметила толпу, хоть женщина и шла совершенно бесшумно, а викинги гудели подобно штормовому морю. Пара особо любопытных кинулись к Торе прямо через кусты и жухлую траву — штаны продрали, извозились в грязи, но женщину к остальным доставили. Оказавшись окруженной пытливо глазеющими мужиками, Тора постаралась оправить одежду и улыбнуться. А потом подняла глаза и замерла, некрасиво приоткрыв рот в удивлении: она знала человека, стоящего перед ней. Вечный завсегдатай Хаконовских пирушек, чужеземец, подаривший раба, что стал любимчиком конунга…

          — Это ведь… — неуверенно начал стоящий рядом с Нордом сухощавый старичок.

          — Да. Та самая Тора. Шлюха Хакона, — с этими словами Норд развернулся и двинулся вон из неровного круга, сделав странный жест, который, должно быть, означал «поступайте, как хотите». Несколько мгновений больше никто не шевелился — викинги только скалились и, сощурив глаза, глядели на Тору из-под густых бровей. Потом один из тех, что ее притащил, подошел совсем близко и резко дернул подол наверх, завязал край нижней юбки так, что выше талии Тора оказалась в мешке из собственной одежды.

          — Что? Хакон наших женщин брал… теперь мы испробуем его бабу!