Северянин (СИ)

          Три норманнских драккара недаром стремились уйти от судов Олафа. Выстоять против его пяти кораблей им и так было не просто, но, как выяснилось позже, когда беглецы в спешке сели на мель, на них были неполные команды. Многие пытались спастись, прыгнув в море, другие, напротив, с неистовым рыком кидались в атаку. Вид ревущего, как раненный бык, оскалившего желтые зубы мужика заставил Валпа замереть, напрочь позабыв о мече, а первые капли крови, обрызгавшей лицо — ожить и кинуться искать укрытие. Когда к самым ногам мальчика с глухим стуком упала отрубленная рука, он едва сдержал рвотные позывы. А вот синевато-красная лента кишок, вывалившаяся из чьего-то распоротого живота, таки заставила расстаться с завтраком — как же мерзко! И вовсе нет никакого единения с прочими сражающимися — нет. Валп один, совершенно один. И нет никому до него дела. Как нет никакого дела и умирающим, и побеждающим до прочих. Каждый, хоть и стоит в толпе, на самом деле интересуется лишь своим горем или удачей.

          Оглянувшись, Валп замечает, что на самом носу, там, где стоит Олаф, много тише, и украдкой пролезает к Трюггвасону. Тот только бровь выгибает да снисходительно улыбается, глядя на жалкого, перепуганного мальчишку. Его пальцы крепко сжимают рукоять секиры, но она пока не окроплена кровью. Валп проводит ладонью по лицу, будто хочет стереть страх и омерзение и бросает короткий взгляд на море. Барахтающихся в воде врагов почему-то жалко. Наверно, потому что ему они вовсе не враги. Очередная волна на миг приподнимает одного из отчаянно борющихся за жизнь. Темно-зеленые глаза полностью поглощают Валпа на короткий удар сердца. Словно зачарованный, он ждет, когда же снова покажется обладатель волшебного взора, ищет его средь синевы. И находит. Такое красивое лицо — Валп уверен: не видел подобных раньше. Да и впредь вряд ли встретит. Неосознанно он слегка дергает Олафа за рукав и подбородком указывает на плывущего красавца. Трюггвасон на мгновение прищуривается, нашаривает так некстати сломавшийся румпель** и кидает его.

          Валпу остается лишь потрясенно моргнуть да отдать дань меткости Олафа.

__________

* Мимир — вечный источник мудрости.

** Румпель — рычаг, с помощью которого осуществляется разворот руля корабля.

========== Глава 25 ==========

                  Грея руки над едва теплящимися углями, Тормод искоса поглядывал на хмурого Хакона да давил смех. Спасаясь от гнева народного, конунг взял с собой именно его, Тормода, жалкого раба. Из всех своих людей, всех, кто служил ему душой не меньше чем телом, сражался с ним плечом к плечу. Взял раба подаренного именно тем, кто поднял людей на бунт. Того, кто долго точил корень древа власти Хакона. Ему, ему одному доверял он. Полностью, безоговорочно. Большей глупости и быть не может! Сначала лишить человека всего, а потом броситься с ним в бега.

          Мрачный сумрак Ярловой пещеры навевал мысли о смерти — казалось бы, лучшего места, чтоб все завершить, и не найдешь. Оставить в сыром полумраке горести, обиды, боль и слезы. Окропить камни темной кровью, смыть прошлое, напитать ею истерзанную душу, заживить раны. Один удар, одно резкое движение — и все. Завершится правление конунга Хакона Могучего, начавшего с громких побед да великих деяний и скатившегося в бездну порока и грязи.

          Тормод подбросил пару хворостин в кострище, и, подымив, они занялись. Затрепыхалось крохотное пламя. Алые всполохи заиграли на стенах, словно вторя мыслям о крови. Так просто. Удар сердца — и конец.

          Но Тормод еще не был готов оборвать жизнь Хакона. Он наслаждался своей властью над конунгом. Упивался его страхом, его обманчивой надеждой. Сладко глядеть, как враг бежит, не зная, что идет за руку с собственной смертью.

          А еще… хоть Тормод и самому себе признаться не мог, он боялся. Столько лет он шел к этому. Столько ждал. Терпел. Молил богов и проклинал судьбу. Всего себя положил на алтарь мести. А свершится она… что будет? Будущее пугало неопределенностью. В нем боле не было цели, не было смысла. Не было причин, забывая обо всем, ничего не боясь, идти вперед.

          Или все же были? На мгновение вспомнились презрительно щурящиеся зеленые глаза и губы, изогнутые в усмешке. Были. И Тормод все сделает, чтоб сбылось загаданное.

          — Так. Сейчас спать ложимся. Посветлу опасно нынче нам двигаться. Как темнеть начнет, выйдем. Понял? Разбудишь к вечеру.

          Тормод кивнул и вытянулся на твердом полу пещеры. Прикрыл глаза и сладко зевнул, будто и не ощущая мелких острых камушков, впивающихся в тело. Теперь он — хозяин, а Хакон — лишь жалкий раб судьбы, хоть и сам покуда об этом не знает. А значит, Тормод может спать. И видеть полные неги и счастья сны.

***