Северянин (СИ)

          На этот раз с Нордом именно так все и было. Проще. Проще было перестать пытаться в чем-либо убедить Трюггвасона, проще кивнуть на его просьбу присоединиться… проще остаться в Медальхусе на пир. Даже следить за тем, чтоб Олаф не болтнул чего совсем уж лишнего, было просто. Это создавало видимость жуткой занятости, ощущение собственной незаменимости. Без этого чувства Норда бы поглотила вина. За то, что никак не встанет и не найдет Торвальда. Не попросит прощения и не даст по морде — сильно, не сдерживаясь. Чтоб пустая голова мотнулась, а на сладких губах выступила кровь. Ведь ушел же вчера. Ушел, а не съездил Норду в челюсть, не выбил дурь. Ушел и не вернулся. А Норд всю ночь не спал — ждал. Злость почти сразу схлынула, но догнать гордость не позволила. И что с того, что потом мечтал, чтоб обняли? Вот именно так, как и сделал Торвальд перед тем, как Норд начал беситься — сам не понял, чего оттолкнул. Недавно думал, что это Торвальд капризничает, а оказывается — все наоборот.

          — Норд! — голос у Олафа был встревоженный, так что Норд тряхнул головой и постарался сосредоточиться.

          — В чем дело?

          — Я… Торкель тут… предлагает…

          Норд сложил руки на груди и зло зыркнул на конунга, поторапливая. Трюггвасон дернулся, а Торкель загоготал:

          — Да жениться я ему предлагаю!

          Несколько мгновений Норд недоуменно смотрел на датчанина, а потом в голове щелкнуло и прояснилось. Как просто — и почему раньше не предположил? Стал бы Торкель просто так, за здорово живешь, чужакам помогать? С чего ему? Только грубо действует как-то… неосмотрительно… Не успел приехать — и прямо в лоб. Норд даже улыбнулся: коли бы он так Норвегию захватывал — давно бы вороны уже обклевали его труп.

          — Да? И на ком же?

          — Да баба — огонь! И сама хороша, и не дура, как многие в этом адском племени, и происхождение такое, что конунгу в палаты не стыдно!

          — Откуда родом? — сладким, тягучим голосом уточнил Норд.

          — Как — откуда? Наша, конечно. Датчанка чистокровная.

          — И, думается мне, не чужая она вашему конунгу.

          Торкель нахмурился:

          — Да уж не бондами рожденная.

          — Ясно, — кивнул Норд и пошел прочь. Можно было и сразу, прямо при Торкеле, все Трюггвасону объяснить, но сил на скандал не было. Недосып сказывался: Норда не шатало, но весь мир был блеклым, звуки словно приглушенными, воздух слишком густым. Лучше все потом — не успеет же Олаф жениться до завтра?

          Но боги в этот день не благоволили Норду: не успел он уйти в дальние коридоры Медальхуса, как его нагнал Олаф.

          — Странно ты ушел.

          — Твой уход должен был выглядеть куда как хуже.

          — Торкеля отвлек Ивар. Они хоть и оба стремились видеть на мне норвежскую корону, друг друга на дух не переносят — не могут не полаяться. Это надолго.

          — Понятно.

          — Ничего не объяснишь?

          — Ты про девку эту?

          — Она тебе уже не нравится? Не видел же даже.

          — А тебе? — Норду стало интересно.

          — Мне? Ну нет. У меня… — пальцы Олафа скользнули по запястью Норда, — есть кое-кто много лучше на примете.

          Пальцы сжались и потянули в боковой коридорчик. От неожиданной смены направления Норд чуть не потерял равновесие.

          — Олаф?

          — Зачем мне жена? — Трюггвасон прижимает Норда к стене, жарко дышит в лицо. — У меня… советник есть. Норд, — имя на выдохе.

          — Сбрендил? — Норд дергается. — Пусти!

          — Не вырывайся! Я же… не обижу. Да и чего страшного? Все ты уже знаешь. Знаешь ведь? Хотя откуда? Что этот мальчишка мог показать тебе? А я… я покажу…

          Вжимающийся всем телом Олаф не вызывал страха. Даже противно толком не было. Ситуация казалась такой невозможной, что разум отказывался воспринимать происходящее всерьез.

          — Олаф, хватит.

          — Это тебе — хватит. Ну же, расслабься. Мне не нравится тебя удерживать. Зачем сопротивляться тому, что понравится?

          — Что за… бред?

          — Просто пойдем со мной — сам увидишь.

          — Сгинь! — это уже грубость, но Норду можно и не такое. Слишком многим ему Трюггвасон обязан, и Олаф сам об этом знает. Но сейчас его что-то занесло. — Иди лучше, думай, что с Торкелем делать!

          — С Торкелем — разберемся. Ты придумаешь, ты же можешь… Ну…

          Норд закатывает глаза: все так глупо!

          — Ты, правда, веришь, что твоя задница соблазнительнее титула ярла и земель?

          Олаф удивленно дергается. В этот момент Норд мог бы вырваться, но лень.

          — Ты это к чему?

          — К тому, что я отказался от всех заслуженных благ. И ты знаешь причины. Думаешь, соглашусь теперь?

          — «Причины», — недобро улыбнулся Олаф. — Что же твои «причины» сегодня ночью делали на конюшне… с этой, кухаркой? Ну, знаешь, есть там одна такая… груди с хороший бурдюк каждая и зад как у коровы. А еще мычит она, оказывается, тоже так… сладко.