Северная экспедиция Витуса Беринга

Но Стеллер, что было вполне в его духе, не мог легко успокоиться, если считал себя правым. Он указал Вакселю на серьезные проблемы, которые начались из-за «презренной игры в карты». Можно, конечно, надеяться, что в лицо он говорил об этом в более дипломатичных выражениях, чем в дневнике, но вряд ли это так. Стеллер окинул критичным взглядом лагерь и возмущенно отметил, что «целыми днями и ночами в жилищах не видно ничего, кроме карточной игры… С утра, на смотрах, мы слышали разговоры только об одном: этот выиграл сто рублей или даже больше, а этот проиграл столько или столько»[340]. И Ваксель, и Стеллер были по-своему правы: большинство моряков с трудом могли двигаться, так что игра в карты стала для них чуть ли не единственным доступным занятием, кроме как разглядывать хлопающую на ветру парусину и слушать стук снега или града по палаткам или, хуже того, молитвы или бессвязный бред больных и умирающих. Без работы и развлечений их охватывала отчаянная скука. Но со временем азартные игры, вместо того чтобы решить проблемы, лишь создали новые. Стеллер писал, что офицеры, которые умели играть намного лучше матросов, выиграли у них все деньги и меха. Он говорил, в частности, о Хитрово и предполагал, что в действительности Ваксель и другие офицеры разрешили азартные игры, потому что им нравилось играть, и они выигрывали. Некоторые так сильно проигрались, что стали воровать у других шкуры каланов, чтобы расплатиться, и вскоре «ненависть, ссоры и распри воцарились во всех жилищах»[341].

Шел декабрь, люди медленно выздоравливали, и эпидемию цинги в самом деле вытеснила эпидемия азартных игр, которые больше вызывали раздоры, чем способствовали единству. К тому времени Ваксель, Хитрово и другие офицеры уже слишком боялись матросов, по крайней мере, некоторых из них, чтобы отнимать у них единственное развлечение. Это могло привести к бунту. А любые недовольные, скорее всего, примкнули бы к затаившему обиду бывшему офицеру Овцыну.

Когда Ваксель отказался даже выслушивать вполне обоснованные возражения, Стеллер начал тайком скупать колоды карт и выводить их из оборота. Позже Ваксель обнаружил, что большинство колод, которые он продал или раздал матросам, оказались в руках натуралиста, – то была довольно рискованная попытка остановить эпидемию. Стеллер, конечно же, был весьма убежденным и принципиальным человеком. Но этот случай показывает, что упрямство нередко заставляло его делать ошибки; он искренне считал, что люди поймут, что ведут себя неправильно, и увидят изменения к лучшему после того, как он, словно родитель, наказывающий неразумных детей, отберет у них игрушки. Напротив, Ваксель, похоже, вполне осознавал и опасность раздоров, и ограниченность своей власти – скорее всего, благодаря офицерской подготовке и опыту: раз уж люди начали играть, его власти и авторитета уже не хватит, чтобы остановить их. Зачем рисковать и ставить под сомнение свои полномочия, чтобы прекратить то, что, как он надеялся, закончится и само по себе?

Другой проблемой, порожденной азартными играми, стала избыточная охота на каланов, служивших одним из главных источников пищи, который поддерживал их редеющие ряды. «Сначала игра шла на деньги», – писал Стеллер. Но в конце концов к деньгам «стали относиться с презрением, и, когда на них играть перестали, каланам пришлось пожертвовать своими дорогими шкурами»[342]. Все знали, что на продаже этих шкурок можно сделать целое состояние, особенно если их купят китайцы. В первые недели на берегу шкуры каланов просто бросали песцам, но когда моряки смогли немного поправить здоровье и лагерь охватила игровая эпидемия, шкурам нашлось новое применение в качестве «валюты», и они вдруг резко возросли в цене. Стеллер возмущался, когда какой-нибудь матрос, «полностью разорившийся, пытался отыграться посредством несчастных каланов, которых убивали без нужды и раздумий и только ради шкур, выбрасывая мясо»[343].