Северная экспедиция Витуса Беринга

Зимой 1740–1741 годов Беринг составил окончательный список команды для плавания. Он освободил Хитрово от командования «Надеждой» и сделал его вторым помощником «Святого Петра», чтобы постоянно наблюдать за молодым моряком. Кроме того, Беринг решил взять в американскую экспедицию Стеллера; несмотря на враждебные отношения с Хитрово, им обоим пришлось несколько месяцев провести вместе на маленьком судне. Личный врач Беринга попросил отправить его в Санкт-Петербург из-за болезни, а другой замены у него не было. Стеллер имел подготовку медика, к тому же учился лютеранскому богословию, а Беринг и некоторые другие офицеры принадлежали к той же вере. Командор отправил Стеллеру письмо с одной из собачьих упряжек, прося его пересечь Камчатку и обсудить с ним «некоторые дела». Стеллер получил письмо в Большерецке 17 февраля и примерно понял, что это означает. Перспективы его невероятно взволновали, так что он свернул работы и с единственным сопровождающим пересек полуостров за десять дней, добравшись к началу марта. «Едва я приехал, – писал он, – [Беринг] представил мне множество аргументов в пользу того, какую важную и полезную службу я могу оказать и как высоко оценят мою работу в высших кругах, если я соглашусь отправиться с ним»[84].

Вскоре они обсудили все подробности. Беринг обещал убедиться, что Стеллер не нарушит приказов, ранее полученных в Санкт-Петербурге. Беринг «отмахнулся от всех моих возражений, взяв на себя всю ответственность за последствия». Кроме того, по словам Стеллера, глава экспедиции обещал предоставить ему все возможности для проведения исследований в области естественной истории и дать в подчинение людей, чтобы он «смог добиться чего-то значительного» в путешествии в Америку. Стеллера назначили личным врачом командора и поселили в каюте Беринга. Молодой ученый беспокоился, что ему нечего будет показать по возвращении из «тяжелого и опасного морского путешествия»[85]. Но это путешествие имело не только научно-исследовательское значение; были у него весьма практичные цели. Беринг считал, что у Стеллера достаточно знаний и умений, чтобы найти и распознать металлы и минералы.

Петропавловск быстро превратился в маленький, но чистый и приятный городок в прекрасной природной обстановке. Остаток зимы, впрочем, вышел для путешественников весьма неприятным: они были перегружены работой, им пришлось иметь дело с последствиями бунта местных жителей. Стеллер пришел в ужас от невежества, грубости, продажности, распущенности и жестокости казаков и, что было вполне в его духе, прилюдно жаловался и осуждал их. Даже такая благая цель, как основание школы в Большерецке, для достижения которой он упорно работал, не нашла отклика: его манеры вызывали неприязнь, а то и ненависть окружающих. От него часто можно было услышать нападки на ведущих аморальный, нехристианский образ жизни, но в своей искренности он был слишком резким и со слишком явной укоризной относился к поведению казаков. Стеллер написал рапорт и петицию в Санкт-Петербург, призывая обращаться с камчадалами с уважением и сдержанностью и напоминая, что у них есть права. Кроме того, он давал свои непрошеные советы о том, как лучше управлять этой далекой страной, не раз призывал к социальной справедливости, но к его проповедям оставались глухи – хотя бы потому, что все были слишком утомлены тяжелой работой.

Беринг и офицеры на несколько лет отстали от графика и очень беспокоились и за предстоящее путешествие, и за свою карьеру. Когда Стеллер бесцеремонно обвинял их в нетерпеливости и неподобающем поведении, это их только раздражало. Устремления самого командора были предельно просты: выполнить поставленную задачу и вернуться к семье. У других офицеров, без сомнения, желания были похожие. Стеллер, напротив, был в экспедиции практически новичком и имел смутные представления о том, какими тяжелыми выдались предыдущие годы. На его плечах не лежало невыносимого бремени провалов и ожиданий – им по-прежнему двигали энтузиазм и любознательность. Для него экспедиция была приключением, а не обязанностью и тем более не препятствием, которое нужно как можно скорее преодолеть и вернуться к нормальной жизни. «Ни одно мое предложение, – писал Стеллер зимой перед отплытием, – даже самое незначительное, не считалось достойным воплощения, потому что командиры слишком упивались собственной мудростью, пока прискорбный конец и справедливая расплата не раскрыли их, к сожалению, слишком неприкрытого тщеславия»[86]. Стеллер уже тогда конфликтовал с Берингом, а Беринг конфликтовал с Чириковым, которому не терпелось выдвинуться в путь после нескольких лет задержки, вызванной, как он считал, нерешительностью руководителя. К этому времени лишь немногие сохраняли уважение к капитан-командору, но тому, похоже, было уже все равно.